Война в потемках

Ефимов Алексей

— Послушай, почему ты считаешь, что война началась из-за нее? Хьютай сообщила ССГ, что их противники слабы, глупы и вообще сошли с ума — в общем, то, что они хотели услышать. Легкая добыча. Если бы их лидеры были настолько мудры, как ты, наверно, полагаешь, они бы сразу поняли, что это ловушка. Но они просто набросились на это! И ты? Почему тебя осенило лишь сейчас, а не тогда?

— Какая разница, если это привело к войне! И Хьютай хотела ее! Неужели ты ее защищаешь?

— Отчего бы и нет, Черзмали? Ты же не хуже меня понимаешь — если бы ССГ и сдался, ничего хорошего из этого не вышло бы. У нас просто не хватило бы сил взять под контроль его территорию.

Через несколько месяцев все рухнуло бы и начался невообразимый хаос. А если бы не было ультиматума — через несколько лет рухнула бы Фамайа. Ты думаешь, ССГ пережил бы это? Она тоже утянула бы его за собой. Весь этот мир прогнил — и у нас, и за границей. Все отравлено ненавистью. Мы все — потомки рабов Альянса, Мато. И еще — два века тьмы. Наверно, это как-то действует на мозг. Разве не их вожди набросились на нас первыми, как ополоумевшие звери, а мы только делали то, что должны? Только защищались? Они же могли предъявить нам контрультиматум, например!

— Но это же чистой воды безумие! Люди в ССГ несравненно чище, чем здесь, свободнее. А ты — тоже виновник войны и защищаешь ее!

— Положим, я знаю, в чем виновен, но… — Талу помолчал. — Посмотри вокруг, что тиссы делают с нашими собратьями. Если в этом и заключается борьба за свободу, то пускай лучше все будут рабами.

— Но ведь из-за Хьютай мы все погибнем!

Талу с минуту молчал. Это он уже понял и сам.

— Да. Ты прав. Но если так нужно для наших собратьев и потомков? Ведь наш народ жить должен, а мы все равно однажды умрем, вся разница — когда, и с честью или без. Но я не хочу умирать предателем, а ты, по-моему, стал им уже давно… знаешь, как говорили в старину: есть что-то дьявольское в безудержном стремлении к справедливости…

Черзмали усмехнулся.

— Мы из одного народа, но говорим на разных языках. Эй, вы, к стенке его!

Талу с тоской огляделся. Бойцы окружили его, оттащили к стене дворца, осыпая ударами, и торопливо отбежали, проверяя оружие. Юноша с трудом выпрямился.

— Но… но мы одной крови, Черзмали… — Талу не мог найти слов.

— Прости, но это единственное, что я могу для тебя сделать. Иначе светловолосые будут убивать тебя несколько дней. Я хочу только свободы и мира для своего народа, хочу закончить начатую не мной войну. Еще не поздно присоединиться к нам. Не хочешь? Ну, как знаешь…

Черзмали вскинул свой короткий автомат и с трех шагов полоснул Талу очередью. Хлесткий удар в грудь и живот сбил юношу с ног, он тут же вскочил, упал, снова попытался подняться, но сил у него уже не было и он лишь перекатился на спину. Над ним простерся весь огромный мир — непостижимо далекий свод небес, сиявший яркой дугой Нити, стена, уходящая вверх…

Талу вдруг показалось, что он всегда лежал здесь, а вся его короткая и несчастная жизнь была всего лишь сном. Вдруг стало очень холодно, хотя под ним растекалось что-то теплое, согревающее спину. «Это кровь, — с ужасом подумал он. — Моя кровь!»

Все тело вдруг пронзила невыносимая боль, но он не смог двинуться, не смог даже закричать. Он попытался хотя бы набрать воздуха — и тоже не смог. Когда Талу понял, что уже не дышит, его охватил дикий, безумный страх.

Небосвод стал исчезать, поднимаясь в неизмеримые высоты. А Талу стал проваливаться вниз, все быстрее. Тьма из его снов охватила его, начала неотвратимо поглощать, и в душе юноши остался лишь беспредельный ужас перед надвигающимся небытием.

Потом не было уже ничего.

* * *

Черзмали с испугом смотрел, как быстро расползается алое пятно под упавшим

Талу. Огромные глаза юноши широко распахнулись, из приоткрывшегося в немом крике рта сбежала струйка крови. Он уже не дышал, но его глаза еще жили, светясь беспредельным ужасом и болью. Потом они остекленели, погасли и только выражение безмерного страха осталось на сделавшемся вдруг жутким лице. Черзмали начал пятиться от тела, не отводя от него глаз, даже когда за его спиной раздался страшный рев. Мгновением позже огромная гекса с надстройкой на спине, обезумев от запаха еще живой крови, схватила его. Он успел лишь услышать, как с тупым щелчком лопнул его череп, и тоже провалился в небытие.

Гекса яростно мотнула головой. Тело Черзмали полетело в сторону, разбившись о стену. Ее собратья тоже с ревом набросились на файа, топча их ногами, из их пулеметов вырвалось пламя. Бойцы бросились прочь, толкаясь, полезли внутрь машины. Но сделать это успели лишь пятеро, все остальные были расстреляны и растоптаны.

Гексы набросились на бронетранспорт, толкая его так, что он закачался. Их пулеметы высекали снопы искр из брони. Двигатель машины взревел, от пушечной очереди полетели куски жесткой синей плоти, огнеметы извергли струи ревущего пламени. Бронетранспорт рванулся, расталкивая бьющихся в агонии тварей, и помчался вниз. Но бешенство гекс расходилось во все стороны, словно круги от падающего камня. В какой-то миг их ярость стала осознанной. Это было уже больше, чем «биение» — только на сей раз его уже некому было остановить и это пойдет все шире и дальше, словно неистовый лесной пожар.

* * *

Сумрачный, в крови и копоти, Нэркис Уэрка стоял в подвале дворца — последнем уцелевшем его помещении. Редкие лампочки лишь подчеркивали сумрачную ширь глухого, безоконного зала. Рядом с ним стоял Ами и другие повстанцы. Они подводили невеселые итоги штурма. Всюду вокруг них лежали трупы. В этом бункере их было больше семисот — сотни три солдат Внутренней Армии Фамайа, в большинстве уже раненых, сотни две тиссов, все остальные — мужчины, женщины и дети файа. Детей, правда, здесь было на удивление мало.

Хотя все, находившиеся в крепости, погибли до последнего младенца, победа далась Уэрке очень дорого — он потерял больше трех тысяч солдат Тиссена. Еще у тысячи раненых не было надежды на исцеление. Но у него оставалось еще пять тысяч тиссов с реактивными орудиями, бронетранспортами и танками. И еще — десять тысяч повстанцев. Все люди уже ощутили, что натворили Высшие. Им не могло быть прощения. Все, кого они лишили дома, семьи, страны, собирались в поход возмездия. У них было много оружия. Только на Соарской военной базе они захватили десять тысяч автоматических винтовок и двадцать миллионов патронов, сотни орудий, бронетранспортов и танков. Но им предстояло пройти две тысячи миль до Товии, потом еще тысячу — до логова Вэру.

Когда Уэрке представился в деталях весь этот путь, он помрачнел. Эта старая крепость — не товийская Цитадель, и, тем более, не плато Хаос. Он знал, что Вэру будет сражаться до конца, но не знал всех его возможностей. То, что Ами рассказал о про-Эвергете, было чудовищно. От этого оружия не могло быть защиты. И еще эти проклятые гексы… действовавшие так согласованно, словно были пальцами одной тысячепалой руки… хотя ими никто не управлял. Сожрав в городе и в крепости все, до чего могли добраться, они ушли — колоннами по трое, явно организованными единицами. Куда? Зачем? Уэрка не сомневался, что ему придется вновь столкнуться с ними — только гекс в тот раз будет уже гораздо больше.