Война в Зазеркалье

Ле Карре Джон

Смайли предложил ему сигарету и не глядя взял одну сам.

– Какое министерство? – спросил Смайли.

– Леклерка. Вы хоть отдаленно представляете себе, что происходит?

Смайли сказал:

– Да. А вы разве нет?

– Леклерк – такой пошляк. Да, я считаю, что он пошляк. Он думает, что мы с ним конкуренты. Зачем мне нужна его ужасная милиция? Чтобы вместо прачечных собирать грязное белье со всей Европы? Он думает, что я хочу его проглотить.

– А разве нет? Почему мы тот паспорт объявили недействительным?

– До чего

он глуп. И какой пошляк. Зачем только Холдейн с ним связался?

– Когда-то у Холдейна была совесть. Как у каждого из нас. Ему удалось с ней справиться.

– Господи! Это шпилька в мою сторону?

– Это нужно Министерству? – резко спросил Смайли.

Контроль взял несколько листов бумаги:

– Вот эти, из Берлина, вы видели?

– Они поступили час назад. Передачу засекли американцы. Группы по четыре буквы, примитивный буквенный цифр. Американцы говорят, из района Калькштадта". "Где это, черт возьми?

– На юге от Ростока. Передача продолжалась шесть минут на одной и той же частоте. Они сказали, что это было похоже на радиолюбителя, на его первую пробу. Передача велась по схеме, которая употреблялась на войне: они спрашивают, не наша ли это работа.

– И что вы ответили? – быстро спросил Контроль.

– Я сказал – нет.

– Так я и думал. Господи помилуй.

– Я вижу, вы не слишком озабочены, – сказал Смайли.

Казалось, Контроль вспоминал что-то давно минувшее.

– Я слыхал, Леклерк в Любеке. Симпатичный городок. Мне очень нравится Любек. В Министерстве вас срочно хотят видеть. Я сказал, вы будете. Какое-то совещание. – Он прибавил с настойчивостью:

– Вы должны пойти, Джордж. Мы производим впечатление чудовищных дураков. Про нас написано в каждой восточногерманской газете, они орут о мирных конференциях и подрывной деятельности. – Он махнул рукой на телефон. – И Министерство тоже. Боже, как я ненавижу штатских бюрократов!

Смайли слушал его со скептическим выражением.

– Мы могли остановить их, – сказал он. – У нас было достаточно информации.

– Конечно, могли, – мягко сказал Контроль. – Знаете, почему мы этого не сделали? Да просто из идиотской христианской благотворительности. Мы не мешаем им играть в их военные игры. А теперь вам лучше идти. И, Смайли…

– Да?

– Будьте повежливей. – И невинным голосом:

– Завидую я все-таки немцам, что у них этот город, Любек. Помните, там ресторанчик, как он называется? Куда Томас Манн приходил пообедать. Так интересно.

– Никогда он там не обедал, – сказал Смайли. – То, о чем вы говорите, разбомбили начисто.

Смайли все не уходил.

– Позвольте спросить, – сказал он. – Вы, впрочем, не станете отвечать. Но спросить очень хочется. – Он не смотрел на Контроля.

– Дорогой Джордж, ну что на вас нашло?

– Мы дали им тот паспорт. Который был объявлен недействительным… ненужную им службу курьеров… старый передатчик… документы, данные разведки границы… а кто сообщил в Берлин, чтобы прощупывали

эфир? Кто сообщил частоты? Мы даже дали Леклерку кварцы, верно? Это тоже была только христианская благотворительность? Просто идиотская христианская благотворительность?

Контроль смутился.

– Что вы хотите сказать? Как некрасиво. Кто способен на такой поступок?

Смайли уже надевал пальто.

– Доброй ночи, Джордж, – сказал Контроль и потом яростно, словно утомившись от дружеского обращения:

– Одна нога здесь, другая там. И не забывайте о дистанции между нами. Вы трудитесь на благо нашей страны. Я не виноват, что они умирают так долго.

* * *

Наступил рассвет, а Лейзер так и не заснул. Ему хотелось принять душ, но он боялся выйти в коридор. Боялся пошевелиться. Он знал, что, если за ним уже охотились, надо было выйти в нормальное время, а не выскакивать из гостиницы посреди ночи. Никогда не беги, учили его, не выделяйся из уличной толпы. Он мог выйти в шесть утра, это не было слишком рано. Тыльной стороной ладони он провел по подбородку, по острой и жесткой щетине.

Он был голоден, не знал, как быть дальше, но одно он знал – что бежать не будет.

Он повернулся на бок, вытащил из-за пояса нож и стал разглядывать. Пробирала дрожь. Лоб пылал. Вспомнилось, как дружеским тоном его поучал инструктор: большой палец сверху, лезвие параллельно земле, предплечье напряжено. «Уходите, – сказал старик. – Вы или хороший человек, или плохой, опасно и то, и другое». Как надо держать нож, когда люди говорят такие слова? Так же, как когда он убивал того парня?

Было шесть часов. Он встал. Ноги отяжелели и плохо слушались. Плечи по-прежнему болели от рюкзака. Одежда пахла лесным перегноем. Он счистил с брюк подсохшую грязь и надел другую пару ботинок.

Лейзер спустился по лестнице, скрипя новыми ботинками на деревянных ступеньках, осматриваясь вокруг, кому заплатить за ночлег. Пожилая женщина в белом халате расставляла цветы в вазе, разговаривая с кошкой.

– Сколько я должен?

– Первое, что вы должны, – это заполнить карточку, – раздраженно сказала она. – Это надо было делать сразу, как вы сюда пришли.

– Извините.

Она продолжала отчитывать его, но голос повышать не смела:

– Разве вам не известно, что запрещается останавливаться в городе, не заполнив карточку для полиции? – Она посмотрела на его новые ботинки. – Или вы так богаты, что думаете, вам необязательно?

– Извините, – опять сказал Лейзер. – Дайте мне бланк, я сейчас заполню. Я совсем не богат.

Женщина замолчала, тщательно сортируя цветы.

– Вы откуда? – спросила она.

– С востока, – сказал Лейзер. Он хотел сказать – с юга, из Магдебурга, или с запада, из Вильмсдорфа.

– Надо было заполнить карточку вчера. Теперь уже поздно.

– Сколько я вам должен?

– Нисколько, – ответила женщина. – Теперь уж ладно. Вы не заполнили вовремя карточку. Что вы скажете, если вас возьмут?