Война за океан (др. изд.)
Шрифт:
Весь день губернатор просидел за составлением рапортов в Петербург. А вечером он рассказывал в кают-компании историю любви Невельского. Сказал, что в Иркутске говорили, будто они не пара и что Екатерина Ивановна якобы не любит Геннадия Ивановича. Это будто бы он, Муравьев, заставил ее выйти за Невельского ради долга… Черт знает, что наплели! А какая это прекрасная, идеальная любовь!
Бошняк, шедший на этом же судне, едва Буссэ начал говорить, встал и ушел, его не было в кают-компании. Римский-Корсаков выходил и снова появлялся. Шли к чихачевской ломке за углем. Утром стали на якорь вблизи
Губернатор съехал на берег. С ним в шлюпке Римский-Корсаков, Парфентьев, Беломестнов и подшкипер Воронкин с двумя матросами. Подошел мичман Савич и матросы. Губернатор поговорил с ними и пошел вдоль берега. За мысом матросы ловили рыбу неводом. Огромный краб медленно шевелил своими щупальцами.
— А ну, братец Парфентьев, возьми этого подлеца!
Краб живо очутился на отмели. На берег вытащили еще несколько крабов.
— Я вижу, тут есть устрицы, брат Парфентьев, — сказал губернатор, рассматривая одну из раковин. Он снял мундир и стал выбирать добычу из невода. Вскоре целая гора раковин была у ног Николая Николаевича.
— Как же это вы здесь, господа хорошие, ухитрились голодать? — говорил губернатор Бошняку, возвратившись на шхуну. — Тут прекрасная палтусина, раки морские, каких нет во всем мире, устрицы. Да это роскошней, чем где-нибудь в Перпиньяне или Авиньоне.
Повар Мартын был вызван к губернатору.
— Устрицы, Мартын!
— Так точно. — Мартын уже знал, что тут море полно всякой снеди. Он бывал с барином в Европе, прекрасно знал и русскую, и английскую, и французскую кухни.
— Вот я сам поймал! Забирай. И подашь их! Да крабов приготовь. Их надо сварить, как раков, но поварить покрепче. Видишь, какая громадина.
Матросы и казаки удивлялись: неужели губернатор все это ест, как гиляк? Губернатор сам пошел на кухню.
— Ты возьми вот этот большой котел, да не ломай им щупальца, вари краба целиком. Вот так бери его!
Тем временем матросы поймали небольшую акулу на крючок и вытащили на палубу. Они разрубили ее.
— Э, отойди! — говорил один другому. — Смотри, ведь это акула, а не Акулина!
Муравьев еще раз поехал на берег вместе с Римским-Корсаковым, показал ему заросли морской капусты в воде. На берегу масса дохлой рыбы, раков. Множество раковин, в том числе и устричных, выброшено, и все гниет, гибнет, расклевывается птицами.
— Ну, как идет погрузка? — спросил генерал перемазанного углем подшкипера Воронкина.
— Слава богу, ваше превосходительство. Даром берем! — с радостным лицом говорил подшкипер.
— Уголь, за который всегда платили англичанам, уголь, в котором была их сила, — вот он! И оказывается, наш, и можно его брать даром! Это приводит в восторг и моего Воронкина, и всю команду, — говорил Воин Андреевич. — А сколько хлопот бывало с этим углем в Кронштадте! Его возят туда из Англии.
— Сколько тут этого угля? — спросил генерал.
— Целые горы! — отвечал подшкипер.
— Сколько угля — все бесплатно, и все бери даром! — говорили матросы.
Бошняк стоял и смотрел на берег, на черные скалы с углем и вспоминал, как он сам все
Обед был превосходный. Мартын все приготовил как нельзя лучше. Была икра, устрицы, как в лучшем ресторане, появилось шампанское. Суп из черепахи, рыба великолепная, крабы в соусе.
— Вы, ваше превосходительство, учите нас жить со вкусом и пользоваться благами природы! — говорил Буссэ.
— Господа, — перебил его Муравьев, — в этом краю каждый может сделать открытия сообразно своим способностям и целям. Я внес в общее дело посильную лепту! Вот мое открытие на столе. Это, господа, крабы! Я сам ловил их, своими руками. Так я открыл новые богатства. Не шутите. Умный предприниматель может извлечь тут миллионные доходы. Но, господа, среди нас открыватель угля на Сахалине, наш дорогой Николай Константинович Бошняк. Благодаря ему мы теперь с углем! Это наш, русский уголь! Честь вам и слава, Николай Константинович!
За Бошняка был провозглашен тост. Потом принялись за закуски, и все чудеса, открытые Муравьевым, пошли в рот. Начался общий бурный разговор.
Римский-Корсаков никогда не предполагал, что на его шхуне может быть задан такой роскошный обед. Даже Бошняк ел с аппетитом. У Муравьева, видно, особенная способность всюду найти средства, чтобы пожить в свое удовольствие, даже там, где, казалось бы, их нет. Он и тут, на пустом угрюмом берегу, нашел такие утонченные удовольствия, о которых никто не подозревал. Надо отдать ему справедливость: такой человек приятен, оживляет общество. С ним и дело кипит, и отдых приятен. Наглядный урок, как надо пользоваться богатствами края, извлекать радости из жизни, не жить здесь, как в ссылке. Муравьев всюду живет, куда бы ни закинула его судьба. Другие рассчитывают все на привозную муку и на солонину из Гамбурга. Римскому казалось, что, оставь Муравьева на зимовку на Сахалине, он и там будет устраивать себе обеды из деликатесов и еще японцев научит, и у них научится.
Миновали пролив Невельского. И шхуна, часто садясь на мель, пошла по лиману. На одной из мелей сидели целые сутки. Снявшись, пошли тихо. Иногда Николаю Николаевичу казалось, что он так никогда не доберется до Петровского.
— Канала так и нет! Что делать? Воин Андреевич, — говорил он, — как введем «Палладу»?
Глава девятнадцатая
ПЕТРОПАВЛОВСК УКРЕПЛЯЕТСЯ
— Проклятая дыра! — обращаясь к своему товарищу, артиллерийскому прапорщику Николаю Можайскому, восклицал толстощекий, коротконогий лейтенант Пилкин, отдыхая на небольшой каменистой площадке, на которую только что с большим трудом едва затащили пушку с «Авроры».
Дождь после землетрясения сеял как из сита. Мгла кутала Вилючинский вулкан за губой. Три величественных вулкана за Петропавловском уткнулись головой в мягкие тучи и совсем не видны.
— Вашбродие, казенный-то магазин съехал ночью с берега, потеха! — сказал матрос Данилов. — А я спал и ничего не слыхал! Ничегошеньки! Ах, анафема!
Ночью на вулкане была вспышка, часовые видели, как огонь горел в небе, заметен был зубчатый ровный край жерловины.
— Капитан идет, — сказал артиллерийский прапорщик.