Война за океан
Шрифт:
А Самохвалов в полной форме стоял в боте рядом с рулевым, гордо держа голову. Теперь уж душа его не ныла и сердце не страшилось. Он вышел под пушки врага и отчетливо сознавал, что его могут прикончить первым же выстрелом с парохода. Самохвалов, как и Завойко, был уверен, что это англичанин поднял чужой флаг, но сам тоже, как Завойко, полагал, что надо действовать открыто и поначалу выказать уважение американскому флагу.
Приказание идти к пароходу возвышало его чувства и мысли. Отходя от мыса, Самохвалов заметил, что и сам Завойко стоял открыто и с таким видом,
Завойко поднялся наверх, на батарею. Там все стояли, затаив дыхание. Маленький весельный баркас быстро шел к остановившемуся, пыхтевшему пароходу. На баркасе подняли фок и разрезной грот. Чем дальше баркас отходил, тем ничтожнее становился по сравнению с черным, задымившим чуть не полгубы пароходом.
– Ну, сейчас понужнет, – промолвил стоявший рядом с губернатором казак. Это был Маркешка. Замечание вырвалось у него невольно. И он посетовал на себя, опасаясь, что его сочтут трусом. Но никто не обратил внимания на слова казака.
– Не посмеет, – спокойно сказал Гаврилов, хотя думал примерно то же самое.
На пароходе, на капитанском мостике, чернели фигуры нескольких человек. Изредка на палубе или на мостике появлялись еще одна-две такие же длинные черные фигурки, сгибаясь и как бы собираясь присесть, и исчезали. Видно, трапик был узенький.
– Чей же пароход? – переговаривались тихо казаки.
– Сейчас узнаем! – слыша эти разговоры, ответил Завойко.
Вдруг пароход дал свисток, стал медленно поворачиваться и, застучав машиной, пошел прочь от баркаса. И сразу же вся его палуба заполнилась множеством людей.
– Смотри, паря, поворачивает! – раздались голоса на батарее.
– Пошел обратно! Чужой! – воскликнул Маркешка, радуясь и тому, что пароход уходит, и тому, что есть же у нас такие смелые люди.
– Да, видать, попер обратно, – говорил казак-стихотворец Пешков, стоя в строю в резервном отряде стрелков. Всех, кто порослей и покрепче, отобрали в партии для штыкового боя.
– Сперло его! – подтвердил Алешка Бердышов. Он тоже в стрелках. – Наши выехали на баркасе, я думал, он выпалит из пушек и расшибет весь баркас. А он повернулся и пошел.
– Он хотел обманом взять, – стал объяснять Гаврилов.
– Это действительно, ваше благородие, понятно, обманом хотел войти и все пронюхать, – подтвердил канонир-аврорец.
– Попер, попер! – все еще кричал Алешка Бердышов, глядя вслед уходившему судну. – Ничего, однако, не рассмотрел!
На баркасе подняли весла. Через некоторое время и баркас поворотил и пошел к Петропавловску.
– Ну, так погодите! – потряс кулаком Завойко. Он обратился к матросам и казакам: – Видели, братцы, это англичанин входил под чужим флагом. Враг идет на подлость, а мы будем биться честно и, если придется, честно умрем. Постоим, братцы?
– Р-рады стараться! – гаркнули десятки голосов.
Маркешка чуть не плакал от радости, что губернатор в такой миг и так просто обращается. Он уже слыхал разговоры офицеров, что главная война не здесь, а в Расее, там схлестнутся сотни тысяч наших с их сотнями тысяч. И Маркешке обидно, что
Вот с ними приехал капитан Арбузов, расейский, и с ним инженер, и объявили они Завойко, что он очень глупо собирается воевать и портить свою армию, размешивая матросов с солдатами и мужиками да еще с дикарями из тайги. И что здесь вообще дело мелкое… На это им генерал сумел ответить.
Но что теперь делать, если их мало и врага еще не сотни тысяч? А Маркешка чувствовал все так, как будто именно здесь сошлись главные борцы. «Это мало важности, что нас мало. Если кто мне не нравится, то я могу с ним драться один на один и то для меня это будет самое главное».
Маркешку привезли на берег океана, он прошел по трем морям, видел Японию, Сахалин, пришел сюда, стоит на берегу под скалами у пушек, кругом бухты и вулканы, и это все Расея, и, видать, земля здесь богатая, не просто камень, но и всякая благодать, но более ее в воде, так как море полно рыбы и зверей, и сюда шибко поглядывают все кому не лень, ухватиться бы тут лестно! Он сам видел в море многочисленные суда китоловов, и что ни флаг, то другой. И вот пришел сюда флот и даже пароход, так как же, как же это дело не главное?!
«Ведь и Забайкалье наше навозны?е из Петербурга хулят: мол, место дикое. А золота из этого Забайкалья в Петербург везут караванами. Что было бы там с ними в столице без нашего-то золота. Эх, говорки! А забайкальцам объясняют: мол, ваше дело не главное, и Забайкалье, мол, земля для государства убыточная. И ружья, мол, делать не умеете как следует!» Маркешке так обидно, хотя он и знал за собой грех – ему всегда что-нибудь обидно, если не за себя, то за кого-нибудь другого.
Завойко попрощался с прислугой на батарее и ушел вместе со свитой в город. Казаки и прислуга батареи рассаживались покурить.
Алексей Бердышов долго не мог успокоиться. Того, что произошло, он никак не ожидал. Казалось бы, сильный должен хлестануть слабого. А пароход вроде благородный. Но на самом деле, была бы его сила, он бы не постеснялся.
Вот уж видно, как пароход вошел в проход между скал и, казалось, постоял в просвете, а потом вдруг совсем скрылся. Что-то снова засигналили с Бабушки, и на берегу на Сигнальном посту сигналы повторялись и передавались в город.
У людей настроение переменилось к лучшему, хотя все знали, что главное впереди. Казаки заговорили громче. Было что-то ободряющее в том, что баркас весельный так смело вышел к пароходу, а тот больше не посмел обманывать и повернул. Во всем этом был залог нашей правоты, и похоже было, что можно на самих себя надеяться.