Война закончена. Но не для меня
Шрифт:
Понимая, что призывать бойца к осторожности и благоразумию бесполезно, я решил отвести от него огонь простым и доступным способом. Поднявшись на ноги, я побежал вдоль подножия, резко останавливаясь и начиная бежать снова. Способ отработанный и многократно проверенный. Главное – останавливаться и менять направление не реже чем через каждые две-три секунды. Это время стрелку необходимо для точного прицеливания. Правда, такой переменный бег выматывает в считаные минуты и доступен лишь для хорошо тренированных людей.
Духи тотчас заинтересовались мной,
Он выстрелил, и я инстинктивно понял, что его пуля достигла цели. Когда пулеметная очередь вспорола накладной клапан на моем рюкзаке, я понял, что пора прятаться, прыгнул в осыпавшуюся трещину и оттуда осторожно выглянул. Есть! Первый дух продолжал остервенело строчить из своего пулемета, а его напарник неподвижно лежал рядом, и автомат его молчал. Замечательно!
Нельзя было упустить хороший момент и пришедшую удачу, и я снова вскочил на ноги. Смола к этому времени взобрался на середину подъема, устроился за камнем и стал оттуда бить по пулеметчику. Никто из нас не находился столь близко к вражеской огневой точке, как он, но это давало ему не столько преимущество, сколько уязвимость.
Он зря рисковал так сильно. Как, собственно, и на всех наших предыдущих операциях. Но у Смолы не было ошейника, а у меня – поводка. Обуздать Смолу можно было только спасением солдата в американской форме. Тогда можно было бы считать нашу задачу выполненной.
И я круто изменил направление, устремившись на середину плато, где в канаве затаился человек в американской форме. Я, конечно, впал в мальчишество Смолы и довольно серьезно подставил себя под пули. Это было чревато не только дыркой в моей глупой башке, но и провалом операции. Чудо спасло меня от смерти. Понял я это только тогда, когда рухнул в канаву на неподвижное тело в американской форме и схватился за мочку уха – мне показалось, что в нее укусила оса. Пальцы окрасились кровью. Часть мочки срезало пулей. Если бы я чуть повернул голову в сторону, то эта же пуля разворотила бы мне шейную артерию.
– Эй! – позвал я, переворачивая тяжелое тело на спину.
На меня смотрели напряженные, полные болезненного страдания глаза. Признаюсь, я почти был уверен, что это Фролов. Но лицо этого человека было мне незнакомо.
– Who are you? («Кто вы?») – хрипло спросил мужчина, глядя на мой правый рукав, где красовался американский флаг. – What battalion? («Из какого батальона?»)
Хотя на время проведения боевых операций американские военные не носят никаких нашивок,
– Hi, David Wilson! – сказал я. – You are wounded? (Привет, Дэвид Вильсон! Ты не ранен?)
ГЛАВА 16
Обстановка вдруг резко изменилась, и я не сразу понял, что вокруг стало тихо, как в могиле. Пулеметчик заткнулся. Может, его загасил Смола?
Я приподнял голову и посмотрел на вершину. Бородатый с пулеметом по-рачьи пятился назад, волоча за собой одной рукой пулемет, а другой – тело убитого собрата. Еще мгновение – и он скрылся с наших глаз. По склону вверх, уже в полный рост, помогая себе руками, отчаянно карабкался Смола, преисполненный страсти догнать и завалить второго бородача.
Это уже была бессмысленная авантюра, и я, срывая горло, закричал:
– Смола!! Назад! Я запрещаю!!
Представляю, какими словами он называл меня в этот момент! Но мы – армия. Он привык подчиняться. Подчинился и в этот раз. Замер на склоне, глянул в последний раз голодно-алчными глазами на вершину, где скрылся дух, сплюнул, что-то пробормотал и, понурив голову, поплелся вниз.
Ко мне уже бежал Остап. Удалой сидел неподалеку и, выщелкав из магазина оставшиеся патроны, пересчитывал их.
Я помог американцу выкарабкаться из ямы. Он сел на ее краю и крепко обхватил предплечье рукой. По рукаву расползалось большое алое пятно. Морщась от боли, он с напряжением рассматривал нас, будто ожидал продолжения казни, только теперь уже с нашей стороны.
– Американец? – спросил Остап, присаживаясь на корточки рядом.
Я кивнул.
– Тот самый, которого ищут?
Я снова кивнул.
Подошел Смола, равнодушно посмотрел на спасенного нами человека, вытащил из кармана перевязочный пакет и кинул ему.
– Русские? – не без удивления спросил американец, зубами надрывая прорезиненную оболочку перевязочного пакета. – Откуда вы меня знаете?
– Да кто ж не знает старину Вильсона! – рассмеялся Остап и бережно похлопал лейтенанта по спине. – Ты уже на весь мир прославился. Где пропадал? Зачем заставляешь волноваться своих командиров, братьев и сестер, а также родителя номер один и родителя номер два…
– Замолчи! – прервал я Остапа. С ним часто после активных бэдэ случался словесный понос. Я присел рядом с Дэвидом. – Вы можете рассказать, что с вами случилось?
Лейтенант закатал повыше рукав и стал перевязывать предплечье. Кровь пропитала бинты. Я рассматривал его бледное скуластое лицо со следами побоев.
– Я бы все-таки хотел узнать, с кем имею честь, – не к месту высокопарно произнес он.
– Лейтенант, а вам не кажется, что в сложившейся ситуации диктовать условия будем мы, а не вы? – напомнил я.
– Полагаю, что вы – русские, – закрепляя кончик бинта, ответил Дэвид. – Но одеты в форму американских солдат. Следовательно, вы скрываете себя и свои намерения. Я вам не доверяю.