Война затишья не любит
Шрифт:
– Бл…. Полная конспирация! Леха, закрой дверь изнутри. Ключ только не вынимай. Все, у нас пять минут. Броник по времени уже должен подойти. Давай, копай свои клады.
Астманов тщательно прощупал бугристый матрас… Ничего похожего на чашу там не было. А вот аккуратный, в ладонь, разрез сбоку имелся. Так… Это не обыск. Кто-то очень мягко доставал захоронку. Астманов перевернул набок деревянную кровать. Правая ножка в изголовье… Ты смотри! Хорошо замаскировал, и грязью залепил. В надежде расшатать деревянную пробку Астманов не рассчитал, загнал ее еще глубже и озадаченно
– Что нужно?
– Ножка… Там тайник. Не могу отвернуть.
Иволин протянул Астманову пистолет:
– Дверь паси…. Сейчас открою. Сезам, отворись! – С этими словами Иволин молниеносно ударил по кругляку ребром ладони, и ножка отвалилась от подголовника.
– Все. Забираем и пошли. Время вышло, Леша.
Астманов кивнул и уже положил руку на ключ, как в дверь уверенно и настойчиво постучали. В тот же миг оба оказались по разные стороны дверного проема, готовые открыть огонь и прорываться наружу. Но стук стуку – рознь. Это барабанил в дверь человек, знающий, что в комнате кто-то есть. От такого не отвертеться. Ну и мать его… будет здравствовать! Иволин кивнул, наводя ствол «стечкина» на дверь, и Астманов повернул ключ.
– Хайр? Ты где? Замок зачем сорвал? Хайр-Мамад? – В проем сунулась кудлатая голова, на которую обрушилась толстая кроватная ножка. Несвоевременный посетитель мягко осел на Астманова.
– Леха, втащи его быстрее. Там, за ним, никого нет? – Иволин приник к щелке: – Ни хрена не видно… Был кто во дворе? Уходить надо.
Астманов тем временем пытался определить, жив ли афганец. Ага, дышит. Так, теперь посмотрим, что за поясом. Чисто. В карманах. Пусто. Слава богу, шевелится. А это что? Кровь на шее? Откуда? Тьфу ты, родимое пятно.
– Андрей, ты, кажись, его угрохал. Похоже, это друг его. Безоружный…
– Да живой он! Угрохал! Так, приложился слегка. Не паникуй, выживет. Пошли, пока не очнулся. Тебя не запомнит, а меня увидит – точно придушить придется. Выходи!
Астманов похлопал афганца по щекам, тот застонал и начал трясти головой.
– Ты ему еще в рот подуй! Интеллигент чертов. Живой, успокойся. Говорю тебе, слегка приложился, – Иволин рывком поднял Астманова.
– Постой… Выяснить надо кое-что… Эй, брат, ты меня слышишь?
– Ой-е, о-о… Моя голова… Что случилось?.. Кто ты?.. Хайр, ты здесь?
– Хочешь жить, лежи тихо целый час. Мы рядом и все слышим, – эти слова Астманов произнес на пушту.
Вышли не торопясь, делано спокойно, но в полной готовности открыть огонь. Резная кроватная ножка в левой руке Иволина подозрительно напоминала складной гранатомет…
К бронетранспортеру выскочили без всяких препятствий. Глухое место, хоть трасса, виллы, совпосольство и Минобороны рядом. Да весь Кабул – вертеп разбойников, если не можешь за себя постоять.
Тайничок они взломали штык-ножом по пути в аэропорт. Два перстня и двадцать золотых монет хранила кроватная ножка. Иволин протянул руку к перстню:
– Леша, этот перстенек отдай мне, а?
– Перстень я тебе не дам. От него, кроме смертельной опасности, ничего не жди. Ты и с монетами будь осторожнее.
– Нет, Леша, ты в этих делах разбираешься. Давай сам. Мне, если можно, чем-нибудь попроще. Сколько той жизни осталось…
В аэропорту Иволин с нескрываемым удовлетворением рассовал по карманам банковские упаковки афгани.
Почтовик закручивал над Кабулом крутую спираль, набирая высоту, отстреливая тепловые ракеты. Астманов попытался расслабиться, но события дня не отпускали. Хуже всего – этот невинный афганец, чудом избежавший смерти.
– Хайр, среди твоих знакомых не было такого: прическа, как у тебя была, на шее, справа, большая родинка.
– Это мой земляк, хозяин квартиры. Я ему обещал заплатить за полгода вперед. Вот, не успел. А что, он вас видел? – забеспокоился Хайр.
– Нет. И хорошо, что не видел. Сейчас дыши ровно и глубоко. Начинается настоящий полет.
Через час с небольшим они спустились из грузового отсека, еще хранившего прохладу, на раскаленный асфальт перрона. И очень хорошо, что в 1980-м еще не проверяли документы у прибывших. Это началось намного позднее. Ну, примерно когда настала пора оставить Афганистан афганцам.
Зернышко эля
Два дня Астманов честно посвятил работе в редакции «дивизионки». Кабульской писанины хватило бы на десять номеров вперед, а мелкие неурядицы, вроде сбоев в снабжении, нехватки строительных материалов и прочее, были улажены с помощью неправедных афошек Хайр-Мамада, разумеется, без его согласия.
Что делать с нелегалом дальше, Астманов знал еще в Кабуле, но Хайра в планы свои не посвящал. Утром третьего дня Астманов и Хайр выехали с колонной УНР, идущей за строительным песком в Кундуз, и выскочили у поворота на «Спинзар». Памятуя о рекомендации Сеид-ака не появляться в дукане Исахана, Астманов направился к Бешеному буйволу – бородатому псевдожурналисту. Он куратор – ему и карты в руки.
Предусмотрительно оставив подопечного на скамеечке, метрах в двадцати от входа, Алексей прошел в здание партийного комитета, предъявив охране грозный кабульский пропуск. Пухлая красная книжица на двух языках предписывала гражданским и военным органам оказывать всяческое содействие ее предъявителю. Оформление, цвета и шрифт ксивы были содраны с удостоверения афганской безопасности. На младших чинов царандоя действовало безотказно, а большего и не надо было.
Павла Астманов застал за символическим для журналиста занятием – он красил ленту для пишушей машинки. Пальцы бородача были вымазаны жирной черной краской, поэтому дружеское рукопожатие заменило объятие с растопыренными руками.
– Типографская? Долго же твои сводки сохнуть будут! Она на рыбьем жире замешана, – засмеялся Астманов.
– Не пугай. Ты, конечно, спец в этих делах, но и я тоже кое-что смыслю. Во-первых, краска офсетная, во-вторых, я туда спирт добавил. Вот видишь, как в том анекдоте: наш продукт уже мажется, но есть пока нельзя.