Война. Апрель 1942 г. - март 1943 г.
Шрифт:
Здесь стоит напомнить, что полтора года тому назад Петэн, поссорившись с Лавалем, приказал его арестовать, как «иностранного шпиона». Маршал тогда дал интервью американским журналистам, в котором заявил: «Нет француза, не испытывающего чувства брезгливости при одном упоминании имени Лаваля. Этого бесчестного индивидуума презирает вся Франция. Находясь во главе моего правительства, он самовольно договаривался с немецкими властями и был агентом иностранной державы».
Что теперь говорит бывший Петэн о Лавале? Он прославляет его «честность». Лаваль не изменился: Лаваль давно состоит немецким агентом. Но теперь в дворецкой — новый слуга. Петэн носит свой маршальский мундир, как ливрею. Он окружен достойными коллегами. Конокрад Лаваль, первый вор Франции, на оккупационные марки покупает поместья. Почему
Маршал Петэн в Жергови сказал: «Наш долг — служить». Он не договорил — кому. Впрочем, это ясно и без слов. Может быть, Гитлера, озабоченного ходом войны, несколько позабавит редкостное зрелище: маршал Франции служит, как цирковая собачка, служит невзирая на возраст, служит, богомольно перебирая ветхими лапами и умильно посматривая, не бросят ли ему кусочек паечного сахара.
После английской разведывательной операции в Дьеппе бывший француз Петэн отправил немцам поздравление. Вместе с англичанами сражались французы, солдаты де Голля. Нормандцы и бретонцы ступили на родную землю. Им говорили: «Уберите бескозырки с красными помпонами». Но матросы радовались, как дети: на несколько часов Франция пришла во Францию как символ, как напоминание, как предчувствие. И вот бывший француз Петэн поздравляет немцев: они «очистили Дьепп» от французов.
Александр Дюма сказал об одной семидесятилетней кокетке: «Она не станет содержанкой румынского боярина или марсельского шулера — у невинности есть щит — возраст». Петэн доказал, что можно стать проституткой на девятом десятке, соблазниться земными соблазнами, спускаясь в могилу, и предать жизнь за час до смерти.
3 сентября 1942 г.
Анонимное общество
Однажды я сидел в парижском ресторане с журналистом-марсельцем. Вошел Пьер Лаваль, — конечно, в белоснежном галстуке, с неопрятными глазами заслуженного плута. «Здесь пахнет кухней», — раздраженно сказал Лаваль и прошел в соседнюю комнату. Журналист-марселец мне подмигнул: «Дегустаторы вина никогда не пьют кофе, чтобы сохранить чувствительность носа. А Лаваль не может слышать запаха лука: ведь ему нужно все время принюхиваться, — он слышит, как пахнут деньги».
Велика трагедия Франции. В Париже и в Лионе льется кровь. Немцы издеваются над реликвиями побежденной нации. Голодные дети умирают, лишенные молока и хлеба. Надвигается зима на раздетую и разутую страну. Уходят в Германию эшелоны с рабами, и напрасно француженки ложатся на рельсы, чтобы остановить паровоз.
А плут с сальными глазами, плут в белоснежном галстуке водит большим угреватым носом: он слышит запах немецких марок. Этот оверньяк непривередлив. Он не настаивает на высокой валюте. Он брал взятки в жалких итальянских лирах. Он брал даже в румынских леях. Лишь бы давали, Лаваль возьмет. Немцы дают, и Лаваль судорожно водит носом.
Что такое политика «сотрудничества» Франции с Германией? Один мошенник сует другому пачку кредиток. Они завесились от добрых людей старым мундиром маршала Петэна. Конечно, из занавески не сделаешь мундира, но почему бы мундиру не пойти на занавеску?
Лаваль был прежде адвокатом крупных акционерных обществ. Это хороший маклер для скверных сделок. Теперь Лаваль покрывает десятки сделок. Продают Францию, составляют баланс и выдают дивиденды. Газета «Паризер цейтунг» рассказывает о самой сути франко-германского сотрудничества. Французские фирмы «Эр ликид», «Рон полан», «Кюльман» объединились с немецкой фирмой «Фарбениндустри». Программа: для Германии — взрывчатые вещества, для Франции — могильный камень, для акционеров перечисленных фирм — дивиденды в оккупационных марках.
Можно зарабатывать на всем, в том числе и на горе народа. До завоевания
Во главе другой фирмы, а именно — «Эр ликид», стоит Жорж Клод. Этот человек с французской фамилией стал под-фрицем. Он заявил: «Я стою за новый порядок в Европе, который песет счастье французскому народу». «Новый порядок» — это сапог немца, он принес Франции полмиллиона гробов, он принес герру Жоржу Клоду 11 миллионов чистоганом.
Так «объединилась» с немецкой химическая и алюминиевая промышленность Франции. Так четыре крупнейших банка Парижа превратились в филиалы германских банков. Маклер Лаваль бодро крутит своим поганым носом: днем и ночью его преследует аромат тридцати сребренннков.
Немецкая фирма «Фарбениндустри» требует шесть тысяч французских рабочих. Директор завода «Кюльман» в Обервилье говорит немцам: «Берите». Но рабочие упираются. Тогда Пьер Лаваль превращается в народного трибуна. Он бьет себя кулаком в простреленную грудь, он показывает на то место, где у людей сердце, он даже кощунственно кричит о Франции. Он все пробует, но французы не едут в рабство. Лаваль шантажирует: «Пожалейте военнопленных! За каждого рабочего немцы отпустят одного пленного». Рабочие не двигаются с места. Лаваль продолжает: «Я хорошо знаю французов, они любят свободу и независимость. Но что делать — я снова обращаюсь к вашему сердцу: пожалейте жен пленных». Рабочие в ответ презрительно усмехаются: о каком сердце говорит Лаваль? Все знают, что у него вместо сердца чековая книжка. Лаваль начинает грозить: «В 1939 году французы, прочитав приказ о всеобщей мобилизации, не спорили, не обсуждали, они пошли на фронт. Почему же вы теперь обсуждаете мои слова?..»
Старая потаскуха прикидывается наивной девочкой: он, дескать, не понимает разницы, он не знает, что одно дело итти сражаться за свою родину, другое — рыть родине могилу. Но французы это хорошо знают, и на медовые речи Лаваля они отвечают поездами, которые не доходят до немецкой границы, станками «Рон полан», которые неожиданно останавливаются, ночными выстрелами и суровым молчанием.
Лаваль и его живая занавеска — полудохлый маршал, который командует, повязавшись слюнявкой, и пишет законы, стоя на четвереньках, выбрали для Франции скромное название: «Государство». Было когда-то французское королевство, французская империя, французская республика. Теперь Франция не королевство и не республика — «государство». Акционерное общество по-французски называется «Societe anonyme» — «Анонимное общество». Есть «Анонимное общество Эр ликид», есть и другое: «Анонимное общество Франция» во главе с продувшимся Лавалем.
Оверньяк, обмолвившись, сказал правду: французский народ действительно любит свободу и независимость. Два года французы глядели на море и ждали погоды. Теперь их лица стали суровыми. Они глядят вокруг себя, на захудалых бошей, которые еще топчут французскую землю. Ножом, топором, руками, зубами — чем угодно — лишь бы убить проклятого боша! Вскоре ничто не сможет удержать огня, он вырвется из сердец, он обнимет всю Францию.
Вот уже полтораста лет, как Франция не знает виселиц. И все же я думаю, что Пьеру Лавалю окажут особую честь, ради него воскресят некоторые пережитки, — трудно его расстрелять, он непохож даже на шпиона. Он ведь только Лаваль, только иуда нашего века. Но осины могут расти спокойно. Пьер Лаваль не дурак, вам он никогда не повесится. Его вытащат из-под последней немецкой койки. У него отнимут последний немецкий пфенниг. А потом повесят на парижском фонаре, накинув, как петлю, белоснежный галстук.
24 октября 1942 г.
Зарево
Париж
Два года тому назад, 14 июня 1940 года, выйдя в Париже на улицу, я увидел немецких солдат. Они шли, не глядя по сторонам, и поспешно что-то ели. Рядом со мной стояла француженка. Когда немцы подошли к ней, она рукой закрыла глаза своему маленькому сынишке. В этом патетическом и беспомощном жесте была вся печаль Франции: не видеть случившегося, закрыть глаза детям, чтобы дети, когда они вырастут, не прокляли поколение тридцатых годов.