Война
Шрифт:
Я помнила, как фантазировала об его убийстве, часами воображала детали, гадала, будет ли это стоить всех последствий. Я думала об этом практически каждую секунду того времени, что он оставлял меня без ошейника. Временами я думала, что оно того стоит, даже если они сделают меня вечной рабой Лао Ху. Даже если они будут избивать меня неделями… месяцами.
Должно быть, Вой Пай услышала некоторые из этих мыслей.
Она не угрожала мне. Она угрожала Джону. Она угрожала моей тёте Кэрол, моему дяде Джеймсу,
В конечном счёте, я не могла рисковать.
Я пыталась твердить себе, что это не имело значения, что будут и другие Дитрини, что если я смогу пережить это, то верну себе свою жизнь — что Вой Пай не будет удерживать меня вечно. Я говорила себе, что это не может длиться вечно.
Я говорила себе, что колесо никогда не перестанет вращаться, и в итоге я буду свободна.
Я знала, что некоторые из этих мыслей — это механизмы психологической адаптации, которые я получила от Ревика; так он справлялся с заточением у его дяди. Я знала, что некоторые из них отнюдь не были здравыми.
Однако теперь, глядя на Дитрини, я ощущала, как мой разум вновь возвращается в то состояние.
Не дав себе по-настоящему задуматься над этим, я выхватила пистолет из руки Тензи.
Повернувшись, я прицелилась в грудь видящего Лао Ху, не успев осознать, что я намереваюсь сделать. Боль, выплеснувшаяся от видящего, заставила меня снять пистолет с предохранителя и до ломоты стиснуть зубы.
— Это тебя заводит? — мой голос дрожал от ярости. — Перспектива твоей неминуемой смерти тебя заводит? Серьёзно?
В его глазах стояло ещё больше боли, когда он посмотрел на меня.
— Приятно знать, что тебе по-прежнему не всё равно, драгоценная.
— Ты поместил что-то в мой свет, Дитрини? — спросила я, продолжая стискивать зубы. — Что ты можешь выиграть, не говоря мне сейчас? Просто скажи мне. Скажи мне бл*дскую правду… хоть раз… и может, ты доживёшь до завтрашнего дня.
— Если я скажу тебе всё сейчас, что заставит тебя навестить меня ещё раз, моя дорогая?
Я подняла пистолет выше, целясь ему в лицо. Мои челюсти сжались так крепко, что это причиняло боль.
— А что помешает мне просто разнести тебе башку, если ты ничего не скажешь? Почему ты думаешь, что меня хоть капельку волнует перспектива твоей смерти?
Оценив мои глаза более настороженно, Дитрини взглянул на Тензи, затем на меня. Кажется, увидев что-то на лицах одного из нас или обоих, он склонил голову набок, улыбаясь.
— Я ничего не помещал в твой свет, драгоценная. Ничего, кроме меня. И света всех моих друзей… и гончих псов Города… и моих почётных гостей…
Отбросив в сторону образы, которые он швырнул в мой свет, я закусила губу, пока не ощутила вкус крови.
— Ничего такого, что блокировало бы мой свет? Ничего, что
— С чего бы я захотел мешать тебе увидеться с моим господином, драгоценная? — его серебристые глаза сделались хищными, волчьими. — С чего бы мне это делать? Он больше всего на свете хочет, чтобы ты увидела его… как и я. Он хочет видеться с тобой вечно, драгоценная. Как и королева. Красная королева…
Боль ударила меня в грудь, от чего моё лицо на мгновение исказилось.
Касс. Он имел в виду Касс.
Боль разделения вышла из его света облаком. Его тон сделался натужным.
— Gaos. Ты любишь её, не так ли? Красную королеву? Я ревную, драгоценная… так ревную. Мне так больно видеть всю эту любовь, знать, что я не увижу ваше воссоединение, — когда я встретилась с ним взглядом, его улыбка сделалась холодной. — А это воссоединение грядёт, драгоценная. Оно наступит быстрее, чем ты думаешь.
И вновь я ощутила, как вокруг него затрепетала боль разделения, жаркое желание.
В некотором роде это всё упрощало.
Проще бороться с его больными фантазиями обо мне, нежели представлять этого психопата возле Касс — представлять, как Тень отдаёт её ему, как Вой Пай отдала меня.
Когда мой разум прояснился, я ощутила кое-что ещё — нечто более деликатное, что я не могла сразу определить. Я не хотела подбираться ближе, чтобы детально оценить его свет, так что мне оставалось надеяться, что Гаренд и Тензи это засекут или хотя бы запишут, чтобы Балидор сумел изучить это позже. Зная Дитрини, этот намёк на секрет был всего лишь предлогом, способом подманить меня поближе к его свету. Я знала, что он больше всего хочет, чтобы я попыталась прочесть его, соединиться с ним в любой манере, чтобы он потом смог дёргать за эту связь.
В Городе он всё время вёл такие извращённые игры.
Подумав об этом, я ещё сильнее стиснула зубы.
Несколько долгих секунд я просто стояла там, целясь в него из пистолета.
Зная, что мне стоит нажать на курок. Также зная, что никто меня не остановит. Нет смысла оставлять его в живых. Вообще никакого.
Сделав ещё один вдох, я опустила пистолет, ощущая, как всё моё тело дрожит, а зубы ноют от стискивания челюстей. Мне надо хотя бы поговорить с Балидором, убедиться, что нам от него уже не будет никакого прока. Я не могла просто устранить актив, не проконсультировавшись с остальными.
Но я знала, что это дерьмовое оправдание. Оказывается, я не могу просто хладнокровно снести кому-то башку — даже Дитрини.
Когда пистолет опустился, видящий из Лао Ху расхохотался, и его серебристые глаза сверкнули.
— Я тоже тебя люблю, драгоценная. Я люблю тебя… так сильно. Ты понятия не имеешь, насколько я твёрд от понимания, как близко ты к этому подошла. Я видел это в твоих глазах, драгоценная. Я видел этот огонь. Я знаю, ты этого хотела. Ты хотела этого так сильно, так же сильно, как и я, моя драгоценная девочка…