Война

Машуков Тимур

— Беда-а-а, братцы!!! На помощь!

И словно в ответ с польской стороны раздались громкие крики, а в воздухе заискрились первые вспышки боевых артефактов.

Глава 29

Из блаженного забытья меня безжалостно вырвал нарастающий гул, что накатывал шумными волнами, бился в моей многострадальной голове, не позволяя вновь соскользнуть в мягкие объятия сна. Чувствуя, как подо мной в такт колышется и вздрагивает кровать, я в отчаянии подумал: «Какой идиот в шторм выходит из порта?! Так же можно угробить и корабль, и пассажиров… Стоп! Корабль?! Какой корабль?!! Я никуда не собирался, я вообще плавать не умею!!! У меня морская болезнь!»

Ощутив,

как меня снова колыхнуло, от чего в желудке тоже поднялась ответная волна, моментально подкатившая к самому горлу, я судорожно сглотнул, заставив её опуститься, поморщился от её мерзкого послевкусия и попытался открыть глаза. Открытия века не состоялось. Ни левого, ни правого. Протяжно вздохнув, я собрался с силами и предпринял ещё одну попытку. Мои героические усилия не пропали даром, сквозь образовавшуюся щёлку в мою голову хлынул нестерпимо яркий свет, моментально вызвав острый приступ мигрени. Но я не собирался сдаваться! Упрямо тараща заслезившиеся глаза, я подождал, пока они привыкнут к освещению, проморгался и… Встретился взглядом с чёрными глазами Тэйни. Сначала я даже обрадовался. Куда бы меня в очередной раз не занесла судьба-злодейка, я тут не один, а рядом с родным, близким человеком! Сморгнув набежавшую опять непрошенную слезу и поспешно убедив себя, что это от режущего глаза света, а не от нахлынувшей сентиментальности, я собрался было выразить вслух всю мою радость от встречи с любимой наложницей, наперсницей и вообще… Но из моего рта вместо прочувствованной куртуазной речи вырвалось что-то нечленораздельное:

— Абр-р-р-хр-р… О-ох!..

С трудом отлепив непослушный язык от нёба, я задумчиво пошлепал губами, между тем со слабым любопытством озираясь вокруг. Все-таки, я впервые оказался на морском судне в этом мире… К моему изумлению, меня окружали знакомые до боли предметы интерьера. Представив, как некто, злобно хихикая, перетаскивает мой рабочий стол, сдергивает тяжёлые шторы, а главное — сдвигает с места мой излюбленный массивный шифоньер и умудряется затащить весь этот скарб в каюту неведомого корабля, стремясь ввести меня в заблуждение, ну, или сделать моё путешествие максимально комфортным, я понял, что никуда я не плыву, а вся эта качка и приступы морской болезни — всего лишь последствия моего вчерашнего… А что, кстати, было вчера?!

Бросив ещё один, более внимательный взгляд на Тэйни, я отметил и её немигающий холодный взгляд, и скрещенные на высокой груди руки. Почувствовав, что мне вот-вот придётся держать ответ за то, чего я даже не помню, я состроил максимально жалобную физиономию и страдальчески застонал в полный голос, стремясь вызвать в своей женщине хоть каплю участия и сочувствия… Размечтался! Скорее, можно было бы разжалобить каменного идола с острова Пасхи, чем непреклонную и жестокосердную меднокожую. Презрительно сморщив нос, она фыркнула, исчезла из моего поля зрения, в глубине комнаты раздался мелодичный звон и услаждающий и уши, и душу бульк…

Вскоре перед моим носом замаячил запотевший хрустальный бокал. Громко икнув и причмокнув от нетерпения, охватившего всё моё иссушенное тело, я дрожащими руками схватил его и жадно выхлебал содержимое. Сначала я почувствовал благословенную волну прохладной свежести, затем, точно гурман, вникающий во все оттенки вкуса нового, ранее не пробованного блюда, прислушался к своим ощущениям. За прохладой крылась едкая горечь, от которой моментально свело все лицевые мышцы, достигнув желудка, напиток, поданный вероломной индианкой, взорвался в нём обжигающей ментоловой бомбой. Мне вдруг почудилось, что раскрой я сейчас рот, то исторгну из себя потоки ледяного пламени… Как такое может быть, я не имел понятия, но был совершенно уверен, что именно так всё и произойдёт.

Пока я с выпученными глазами приходил в себя, опасливо прислушиваясь к собственному организму, Тэйни едва заметно кивнула кому-то, и меня неожиданно подхватили с двух сторон под белы рученьки и мягко, но весьма настойчиво потянули

в сторону ванной комнаты. Слабо перебирая ногами, я краснел, бледнел и пытался убедить двух учениц моей наложницы, что вполне способен справиться сам, но был безжалостно раздет, засунут в пенную воду и отмыт в четыре руки… Такой смеси стыда, возбуждения и возмущения мне не доводилось испытывать давно! Мои алеющие уши, торчащие над водой точно два путеводных маяка, могли бы воспламенить весь дворец, но на деле породили лишь озорные искорки в глазах моих нянек.

Спустя четверть часа, что показалась мне вечностью, я, вымытый, выбритый и надушенный, стоял навытяжку перед суровой Тэйни. Всё также молча она оглядела меня и выражение её лица чуть смягчилось. Ободренный такой переменой, я отважился поинтересоваться:

— Милая, надеюсь, после таких испытаний я заслужил вкусный завтрак?

Двадцатью минутами ранее я и помыслить не мог о еде, но сейчас мне казалось, что я способен расправиться с целым мамонтом. Желательно, уже умерщвленным чужими руками, гуманным способом и поданным в виде стейков и шницелей с румяной корочкой… Тэйни, приподняв бровь, глянула в сторону кровати, и я увидел, что, пока я принимал водные процедуры, уже был накрыт небольшой прикроватный столик. Не теряя времени даром, я схватил свежую булочку и откусил сразу половину, наливая в кружку свежезаваренный чай. Правда, перед тем, как сделать из неё глоток, я сперва подозрительно принюхался. Ещё одной порции ведьминского зелья я мог бы и не пережить… Пока я утолял внезапно проснувшийся зверский аппетит, Тэйни хранила молчание, задумчиво кроша длинными пальцами кусочек булочки. Заметив, что я начал жевать медленнее, вспомнив о манерах, она негромко произнесла:

— Ты вернулся не один.

Я изумлённо вскинул бровь. В моей памяти всплывали отрывочные картины прошлого вечера. Внезапно меня прошибло холодным потом — уж не ту ли самую повариху я притащил во дворец?! Тэйни, словно почувствовав моё смятение, слегка усмехнулась и уточнила:

— Твой друг тоже во дворце. Возможно, в лесу воцарился мир, лев подружился с ягненком, и больше не осталось достойных врагов для двух сильных и смелых воинов? И они решили уничтожить себя сами?

— Э-э-э… Понимаешь… — я попытался как-то объяснить Тэйни причину вчерашнего загула, — Вчера я получил письмо с дурными вестями… И как-то всё так сложилось, столько в последнее время на меня навалилось… Ну, имею я право, в конце концов, немного расслабиться?!

Меднокожая неодобрительно посмотрела на меня, поджав полные губы.

— Недостойно воина проявлять слабость. Дурные вести требуют решительных действий, а не забытья! Что смогло так напугать царя леса?

Я слабо запротестовал:

— Вовсе и не напугать! Что так сразу… Понимаешь, мы много говорили о войне, что должна вот-вот разразиться… Но каждый из моих советников, как и я, в глубине души был уверен, что мы сумеем её предотвратить. Мы прилагали к этому много усилий, но всему есть предел. Мы пытались быть дипломатичными — у нас ничего не вышло. Иногда, чтобы доказать свою правоту, одних слов мало — приходится пускать в ход кулаки. И вот — впереди сражения, кровь, гибель многих людей. Разных людей! Не все из них заслуживают смерти, понимаешь?! За что придется воевать народу? За меня? А стою ли я этого?! Если бы можно было мне самому выйти и принять бой! Почему кто-то должен расхлебывать кашу, заваренную мной?!!

В конце я почти кричал, озвучив вслух свои тайные мысли, что терзали меня уже давно. Вскинув глаза, я ожидал увидеть в ответном взгляде Тэйни многое — и сочувствие, и жалость, и даже брезгливость и разочарование… Но увидел лишь искреннее недоумение.

— Почему ты так говоришь? Война — это хорошо. Война — это правильно. Это… — она замялась, пытаясь подобрать правильное слово, — Это как испытание. Только в сражениях юноши становятся настоящими воинами, только на грани жизни и смерти они осознают своё предназначение. Мирная жизнь — как болото. Что она может дать?