Война

Берг Ираклий

— Это сейчас ты серьёзно?

— Конечно, Александр Сергеевич. Куда серьёзнее. Но не просто так, а наперегонки. За ним бежит палач, в данном случае ваш покорный слуга. Догонит — смерть. Не догонит — жизнь. Или как султан решит, но мне сдаётся, что в этом случае решение будет жизнь.

— И… ты бежал? То есть вы бежали?

— Ещё как. Его молодое величество изволил указать на меня пальцем. Я ничего не понимал, разумеется. Смотрю только — этот Хозрев тяжело так смотрит. Недобро.

— Он тебя не узнал?

— Нет, я ведь евнух. Раб. Лицо было завязано до глаз, чтобы дыханием презренным не осквернять Повелителя Вселенной. Визирь указал знаком

отойти в сторону. Сам расстелил коврик и стал молиться. Долго молился. Тогда мне все толмач и нашептал. Представляете? Так мол и так, придётся бежать наперегонки с господином. Вообще это садовникам поручается, но владыка востока самолично на меня перстом указал. Я, признаюсь, удивился. Даже не так. Слово производное от хрена более подходит. Толмач, кстати, свой брат русак. Когда-то был. Обещал зубья повыбить ежели догоню. А потом сдать, что я не евнух, а невесть кто. Для приведения в соответствие. Плюс скандалище похлеще смерти посланника. Опять войны и прочие всадники Апокалипсиса. Словом — все то, что я вам объяснить пытался, да вы не слушали.

— И ты…

— Бежал со всех ног, Александр Сергеевич! Так удивился, что спросить позабыл, вдруг там казнят любого, который вторым придет? А что, с турок станется. Вон какие у них конкурсы интересные. Вообразите картину: дворец Топканы, куча высших сановников, слуг, все такие красивые, важные. Султан на троне сидит, даром, что дитё ещё. И посреди этого Великий визирь бежит со всех ног, а за ним я, с шутками и прибаутками.

— Помилуй бог, если ты не шутишь… — Пушкин понял, что не в силах задушить смех.

— Какие шутки! — возмутился Степан. — Догоняю и под зад ему ногой. Визирь кувырком мордой в песок. Не жалуется, вскакивает и драпает пуще прежнего. Беги, говорю, дядя Мить.

— Какой ещё дядя?

— Да просто к слову пришлось. Догоняю и ещё раз — на. Это тебе дороговизна стульев для трудящихся, это бебе бес в ребро…всякий бред нёс. Никто не слышал, я тихонько. В итоге — не догнал. Шустрый визирь оказался.

— И теперь он…

— Сидит дома, как понял. Толмач так рад был. Три дня падишах думать будет. Но на сегодня — визирь выиграл жизнь. Занимательно, правда? Дураком смотрелся он, а в дураках оставил всех.

— Гм.

— В дураках, ваше высокопревосходительство, в дураках. Хозрев наверняка уже всё знает. Как минимум то, что Валиде в деле. Представьте — будь на моем месте настоящий евнух, тогда можно сомневаться. Всяко бывает. Но он узнает, непременно узнает, что был подлог. Зачем? Это однозначное указание, что Валиде-султан имела живое участие… подставил её визирь. А зачем тогда подлог — непонятно. Прознает, что «русский след», чего визирь и добивался, как вариант? Кажется, он не особенно высоко оценивает её умственные способности, кстати. Надо запомнить. И мы в дураках, ведь пойди хоть что-нибудь не так и последствия для нас (в любом смысле слова «нас») были бы плохи. Подставил даже юного султана, если подумать. И Хозрева обманул. Мало я ему по заднице напинал, мало. В целом — власть меняется, новый визирь. Но старый уцелел.

— Это все нужно хорошенько обдумать. Все хорошо, что хорошо кончается, как ты говоришь. Все-таки мы в курсе последних событий и можно писать в Петербург.

— Одна только просьба, Александр Сергеевич, — грустно произнёс граф, — вы там о моей роли не распространяйтесь особо. Ни сейчас, ни потом, когда вернёмся.

— О чем это ты?

— О вынужденном положении евнуха. Вы представляете… неудобно. Женщины.

— Ты плохо знаешь свет, Степан. Поверь мне, звание евнуха

из гарема султана вызовет столь бурный интерес у дам, что сам будешь просить помалкивать об этой шутке.

— Да я ведь того и прошу, Александр Сергеевич!

Глава 18

Французский король.

Мало кто из действующих правителей Европы подвергался столь многочисленным и незаслуженным насмешкам как Луи Филипп, король-буржуа, король-груша. Орлеанскому дому исторически не везло с подачей его представителей на суд широкой общественности. Луи достался образ человека немного на что годного. Конечно, это не отражало действительность. Его величество способен был на многое.

Карьера будущего короля началась во времена Великой Революции, под крылом демонической фигуры отца.

Луи Филипп Старший (он был вторым по счету имени, но для удобства назовём его так) сыграл по самой крупной ставке в истории Франции 18 века. Абсолютизм слабел, или, лучше сказать, надоедал всё больше. Достойных внешних вызовов не находилось, не считать же таковыми смешных немцев и надоедливых англичан? Некоторые неудачи политики указывали больше на нерациональное использование имевшихся средств, чем на слабость Франции, отчего идеи аристократического реванша проросли достаточно глубоко. Пример тех же англичан с их Славной Революцией казался весьма привлекателен (англичане сами удивлялись как часто на континенте приводили в пример это событие, порою в самых неожиданных странах). Могло ли не выйти у французов, когда во главе партии жаждущих свобод встал Филипп?

Герцог Орлеанский, первый принц крови, глава ложи Великого востока Франции, родственник короля и самый богатый человек в государстве (после короля), Луи всем своим видом и поведением наглядно демонстрировал желаемый образец «первого среди равных».

Дипломатия в те годы ещё цеплялась за традиции, одной из которых была опора на личные и родственные взаимоотношения. По замыслу старшей ветви Бурбонов, следовало породниться с австрийскими Габсбургами. Исторический пример обнадеживал — когда-то брак Луи Тринадцатого с Анной Австрийской, дочерью испанского короля (в жизни не бывшей в Австрии), принёс Бурбонам основания для получения мадридского престола, в конечном счёте добытого. Обдумав все хорошенько, в Париже и Вене согласились — надо заключать брак. Ещё лучше — браки, так надёжнее. Пересчитав имеющихся в наличии эрцгерцогов и эрцгерцогинь, стороны, ко взаимному удовольствию, решили, что четырнадцати браков будет достаточно.

Сказано — сделано. Первое бракосочетание прошло между наследником императрицы Марии-Терезии эрцгерцогом Иосифом и Марией-Изабеллой Бурбон-Пармской. Владения итальянских Бурбонов привлекали Вену больше всего остального. Затем брат Иосифа, Леопольд, повёл под венец дочь короля Марию-Луизу Испанскую. Третий сын, эрцгерцог Фердинанд Карл, женился на наследнице Модены герцогине Беатрисе Моденской-Эсте. Далее дело пошло с переменным успехом (с перестановкой мест слагаемых в случае болезней или смертей кого-либо из участников международной дипломатии), но главный брак, самый важный, между наследником французского трона и австрийской принцессой всё-таки состоялся. Мария Антония, сразу переиначенная французами в Антуанетту, приходилась дофину очаровательной четвероюродной бабушкой и пятиюродной сестрой, заодно троюродной сестрой собственной тёще и троюродной сестрой правящему на тот момент королю. Иными словами — кандидатуры лучше и не сыскать.