Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв

Тарас Анатолий Ефимович

Возмущение против иноземцев кончилось драматически. Весьма деятельные московские священники и бояре быстро организовали заговор. Недовольство москвичей чересчур бойкими и самоуверенными пришлыми людьми они решили использовать как предлог для своего выступления. 16 мая бояре вручили царю жалобу на поляков и литвинов. Диаментовский пишет об этом случае следующее:

«Учинили беспорядки, возведя поклеп на одного из поляков, якобы он изнасиловал боярскую дочь, о чем была на следующий день жалоба царю и расследование, на котором совсем этого не обнаружилось. Они это для того подло учинили, чтобы царь ничего не заметил и чтобы скрыть следы своих бунтов и заговоров»…

Царь

поступил неосмотрительно. Вместо того, чтобы обещать каждый раз тщательно проверять обвинения, содержащиеся в подобных челобитных, и сурово наказывать виновных в преступлениях (если они имели место), а также клеветников, он запретил впредь принимать жалобы на «рыцарство».

Таким образом, Лже-Дмитрий совершил целую вереницу опрометчивых поступков: третировал иерархов православной церкви и московских бояр, якобы хотел вмешаться в церковные дела, нарушал нормы традиционного придворного этикета и ритуала, окружил себя преимущественно иноземцами, женился на польке-католичке. Из этих пяти пунктов роковую роль сыграли два первых. [172] Тут надо сказать несколько слов о личности Самозванца. Судя по известным фактам, он был человеком несколько легкомысленным, недостаточно умным и отнюдь не злым. Великодушие и щедрость хорошо сочетались в нем с умением завоевывать людские симпатии. Конрад Буссов характеризует его следующим образом:

172

Церковных иерархов до смерти напугали слухи о том, что «царь-батюшка» намеревается отобрать у церкви в казну часть земель, а также обложить монастыри налогом с их доходов.

«В этом покойном государе (Лже-Дмитрий I) был героический, мужественный дух и проявлялись многие хорошие, достойные похвалы добродетели, но у него были также и пороки, а именно: беспечность и тщеславие… Беспечность приняла у него такие размеры, что он даже гневался на тех, кто говорил об измене московитов и о том, что они намереваются убить его вместе с поляками»…

Буссов, Цит. Соч., с. 129

Слова свидетеля-немца о «мужественном духе» Дмитрия отнюдь не риторика. Вот что писал Диаментовский:

«А еще царь и пан воевода ездили из Москвы на охоту. Там среди других зверей выпустили также медведя, которого, когда никто не смел первым с ним биться, сам царь, бросившись, убил с одного удара рогатиной, так что даже рукоятка сломалась. И саблею отсек ему голову».

Московские священники, сыгравшие главную роль в организации и осуществлении заговора, благоразумно остались в тени, за исключением митрополита Пафнутия. На авансцену истории вышел 54-летний князь Василий Иванович Шуйский. Тот самый, который возглавлял в свое время следственную комиссию в Угличе.

Первый заговор против Самозванца князь Василий Шуйский, его братья и другие родственники составили еще в июне 1605 года. Подоплека заговора была очень проста. Свергнув власть Годуновых с помощью Лже-Дмитрия, московские бояре хотели избавиться и от Самозванца, чтобы посадить на престол кого-нибудь «из своих». Наиболее вероятными претендентами были Шуйские, считавшиеся одними из самых знатных московских бояр, ибо их род брал начало от родного брата Александра Невского. Вот почему именно Шуйские активно действовали:

«Очертя голову бросились в агитацию, возбуждая московское население против нового царя, еще не успевшего приехать в свою столицу».

Платонов С. Ф. Очерки смуты, с. 218

Однако этот заговор был почти сразу раскрыт. Уже 30 июня должна была состояться казнь Василия Шуйского, отмененная Лже-Дмитрием буквально в последнюю минуту. В июле 1605 года большинство Шуйских по указу Дмитрия выслали в галицкие пригороды. Увы! Помиловав старого интригана, Дмитрий проявил совершенно неуместное милосердие, повлекшее трагические последствия для него. [173]

173

Осенью 1605

года в Москве возник новый боярский заговор. Его участники через Ивана Безобразова, гонца царя Дмитрия, тайно сообщили королю Сигизмунду III о своем намерении свергнуть Самозванца и возвести на московский престол Владислава, сына Сигизмунда. Так впервые возникла эта идея, которая позже была отчасти воплощена в жизнь.

Шуйские, но главное — церковники, развернули широкую агитацию в Москве против Дмитрия. Основными пунктами обвинения были тезисы, что «царь Дмитрий» — польский ставленник, и что он нарушает русские (в смысле — православные) обычаи. Так, патриарх Иов чуть позже писал, что Лже-Дмитрий явился в Москву благодаря козням «Жигимонта Литовского», намеревавшегося «разорить в Московском государстве православные церкви и построить костелы латинские, и лютерские, и жидовские»! Неважно, что «костелы жидовские» в природе не существуют, и что католический монарх никак не мог стремиться к сооружению лютеранских храмов.

Свадьбу с Мариной, женщиной «латинской веры», церковники выставляли как самое убедительное доказательство «измены» царя.

Между тем, переходить в православие Марине вовсе не требовалось, достаточно вспомнить Елену, дочь Ивана III, ставшую в 1495 году женой великого князя литовского Александра. Свадьба же и коронация происходили в православном храме по православному обряду. Вот как описал коронацию Марины непосредственный свидетель Вацлав Диаментовский:

«Свершилась коронация царицы. Прежде чем царь и царица вышли из крепости, целовали оба корону и крест троекратно, и кропили их святой водой. После пошли в церковь… Навстречу короне вышел из той церкви патриарх с несколькими епископами и, помолившись, внес ее в церковь.

Царь шел в короне и богатой одежде. По правую руку провожал его посол пан Малогощский, а полевую — князь Мстиславский. Возле царя шла царица, одетая по-московски, в богатую одежду, украшенную жемчугами и драгоценными камнями по вишневому бархату… Провожал ее с правой стороны пан воевода, отец ее, а с левой — княгиня Мстиславская. За нею шли паны приближенные и шесть москвичек, жены думных бояр. Как только они вошли, церковь закрыли. Наших туда мало пустили, больше — «Москвы». Совершалось это богослужение в соответствии с их обрядом».

Дневник Марины Мнишек

Уже с 12 мая народ стал волноваться. Масла в огонь подливали поляки и литвины, мельтешившие на центральных улицах и площадях города. Как уже сказано, москвичей раздражало в них абсолютно все: и внешность, и язык, и манеры, и вкусы, и поступки. Иными словами, имела место банальная несовместимость азиатской и европейской ментальностей.

В ночь с 16 на 17 мая 1606 года на подворье у Шуйских собралось до 200 вооруженных людей — дворян и детей боярских. Из бояр были только трое Шуйских, а также молодой (20 лет) князь М. В. Скопин-Шуйский. Кроме них, присутствовали несколько окольничих, думных дворян и купцов, а также уже знакомый нам профессиональный заговорщик Пафнутий — свежеиспеченный митрополит Крутицкий и Коломенский. Неизвестно, что заставило Пафнутия перейти на сторону Шуйского. Видимо, он рассудил, что дни Самозванца сочтены.

В четыре часа утра ударил колокол церкви святого Ильи Пророка, подле Гостиных рядов. По этому сигналу разом заговорили колокола всех московских церквей. Данный факт убедительно доказывает, что подлинным «двигателем» заговора была именно церковь. Толпы людей хлынули на Красную площадь. Там уже сидели на конях около двухсот заговорщиков в полном вооружении.

Бояре Шуйские громко объявили народу, что «литва бьет бояр, хочет убить и царя». После этого москвичи бросились громить дворы, где жили поляки и литвины. Как видим, народ выступал не против царя Дмитрия, а за него, но против иностранцев, окружавших самодержца. Тем временем Шуйские во главе своих двухсот всадников ворвались в Кремль через Спасские ворота. Василий Шуйский, подъехав к Успенскому собору, сошел с лошади, приложился к образу Владимирской богоматери и сказал людям, окружавшим его: «Во имя божие идите на злого еретика». Толпа двинулась к дворцу.