Войны за Бога. Насилие в Библии
Шрифт:
Здесь мы можем задать один вопрос, способный породить споры: если тексты о завоевании настолько вредоносны и настолько жестоки, почему бы не исключить их из Библии совсем? Имеется в виду не отбор текстов для лекционариев, но официальный отказ от этих отрывков. В конце концов, того же самого некоторые критики требуют от мусульман относительно некоторых призывов к войне в Коране. Разве вера иудеев и христиан потерпит какой-либо ущерб от подобного отказа? Однако без этих текстов остальные части Библии просто утрачивают свой смысл. Если не было завоевания Ханаана, если не было завета о земле, не было бы ни книг Ветхого Завета, ни иудаизма. А без Ветхого Завета – всего, включая каждую главу Книги Иисуса Навина и Второзакония, – Новый Завет оказался бы чем-то вроде дерева без ствола.
10. Проповедь на основе самых невыносимых текстов
Надлежит чисто обращаться с Писанием.
Мартин Лютер
Насмешливо раскритиковав жестокие места Книги Чисел и Второзакония, Марк Твен обратился к христианским проповедникам с таким предложением: пусть они говорят со своей паствой не только о Заповедях Блаженства, но и об этих отрывках, чтобы дать верующим «всестороннее представление об Отце нашем небесном»{367}. Разумеется, Марк Твен тем самым хотел подорвать доверие к религии, но его подход можно применить для иных целей. Почему бы, в конце концов, верующим
В связи с этим вообразим себе такую контркультурную религиозную акцию. В течение определенного периода – скажем, нескольких месяцев – церкви используют для изучения и проповедей только самые суровые и кошмарные отрывки, самые трудные места Библии из числа трудных. Они должны читать эти устрашающие тексты вслух и произносить о них проповеди, должны стремиться понять эти отрывки и их место в контексте всего Писания и веры в целом. Я использую христианский контекст, хотя те же самые богословские вопросы стоят перед иудаизмом, и некоторые еврейские мыслители оставили нам яркие примеры того, что здесь можно делать: здесь я в первую очередь думаю о раввине Лэмме, пытавшемся примириться с текстом об амалекитянах{368}.
Было бы несложно составить указатель всех подобных текстов. Фактически главным препятствием для подобного эксперимента было бы однообразие текстов. Однако после мучительного сражения с одним отрывком, в котором Бог велит своим людям не оставлять в живых ничего дышащего, можно было бы найти немало подобных повелений для обсуждения. Здесь пригодился бы любой из текстов о завоевании Ханаана из таблицы 1 (см. первую главу), а также немало других, например: рассказ о том, как Бог умертвил первенцев Египта, повеление не оставлять в живых ворожею (Исход) или история Иеффая, принесшего в жертву собственную дочь{369}.
Каждый такой отрывок ставит перед читателями свои проблемы, но в каждом случае мы можем подойти к нему реалистически. Возьмем, например, начало главы 7 Второзакония, которое в первой главе данной книги я назвал ужаснейшим «стихом жизни» изо всей Библии. «Предайте их заклятию – уничтожьте! Не заключайте с ними договоров и не давайте им пощады». Представьте себе, что современный служитель церкви должен произнести проповедь именно на этот взрывоопасный текст. Что он станет делать?
Запрещенные приемы
Тема Бога, который стоит за насилие и несправедливость, всплывает на поверхность в сериале «Симпсоны», который ярчайшим образом отражает в себе популярную культуру Америки. В эпизоде 2010 года под названием «Величайшая история из всех самых провальных историй мира» Нед Фландерс сокрушается о том, что ему не удалось привести Гомера Симпсона к спасению. Однако пастор Лавджой напоминает Неду, что Бог никогда не оставляет свои намерения. Нед спрашивает о Содоме и Гоморре, на что пастор отвечает: Бог вовсе не отвернулся от этих городов, но «с любовью уничтожил их». Хотя эта фраза кажется полной нелепостью, она стоит не так уж далеко от мыслей некоторых христиан, пытавшихся примириться с этими мрачными отрывками.
Если мы пытаемся понять библейский текст вроде главы 7 Второзакония, мы можем выбрать самые разные подходы, и какие-то из них можно считать незаконными или следует их применять с великой осторожностью. Каждый подход при надлежащем применении может содержать какие-то ценные вещи, но многие из них в реальности напоминают рассуждение об «уничтожении с любовью». Христианам никогда не следует отрицать или преуменьшать значение Ветхого Завета или говорить о том, что смущающие тексты относятся к более примитивным слоям Библии: «Это же всего-навсего Ветхий Завет!» И хотя сегодня такой аргумент звучит достаточно редко, никогда не следует здесь ссылаться на загробную жизнь, говоря, что Бог в итоге исправит ту несправедливость, которую претерпели жертвы массовых убийств{370}.
Есть еще три типа подходов, которыми надо пользоваться крайне осторожно или не пользоваться вообще:Не стоит легкомысленно ссылаться на непостижимую наивысшую мудрость
Одна из тактик состоит в следующем: проповедник точно передает содержание текста, а затем говорит, что, какими бы кошмарными или несправедливыми ни казались нам подобные вещи, Бог все понимает лучше нас. Древние израильтяне просто выполняли приказы, а мы должны следовать их примеру. И тогда данный текст учит нас абсолютно доверять воле Бога, не задавая никаких вопросов, признавая, что его пути много выше путей наших и что мы не в силах понять его логику. Кто-то может сказать так: «Бог делает то, чего он желает. Ему принадлежит наивысшая власть, и простым смертным не следует ставить его решения под вопрос. То, чего хочет Бог, – это по определению благая и справедливая вещь, и только испорченность человеческого сознания мешает нам это понять». Жан Кальвин говорил: «Поскольку Сам Тот, в чьих руках находятся жизнь и смерть, по справедливости проклял эти народы и обрек их на уничтожение, это кладет конец любым спорам на данную тему»{371}.
Но это неправда – споры на этом не кончаются. Да, во многих религиях существует мощная богословская традиция, согласно которой пути Божьи непостижимы для простых смертных, которым трудно понять его волю. Но те же самые традиции с решительным неодобрением относятся к массовым убийствам всего населения без разбора. Подобное действие ставит под вопрос не просто какую-то частную доктрину или отдельное повеление Бога, но огромную часть того – буквально все, – чем живет верующий.
Сегодня мы нередко называем иудаизм, христианство и ислам общим термином «авраамические религии», и это название связано с патриархом, который в первую очередь прославился своей безусловной верой. Но вера, о которой не задают вопросов, проблематична. История Авраама также ярко показывает нам, что религиозные требования могут вступать в конфликт с нашими привычными этическими стандартами. Эта дилемма знакома современному богословию, и здесь во многом мы обязаны трудам Серена Кьеркегора. В своем знаменитом труде «Страх и трепет» Кьеркегор размышлял о поступке, который оскорбляет наши нравственные чувства, – о готовности Авраама убить своего сына по велению Бога. Кьеркегор видел в поступке Авраама великий момент полного подчинения Божьей воле, хотя одновременно это было нарушением законов человеческой этики; этот символ полной верности Богу сделал Авраама «рыцарем веры». «Вера начинается именно там, – писал Кьеркегор, – где кончаются размышления»{372}.
Кьеркегор понимал, что из его рассуждений можно сделать опасные выводы, и он бы еще острее это почувствовал, если бы применил такой же подход к подобному отрывку – к тексту о битве Саула с амалекитянами. Авраам послушно выполнял безнравственное повеление, но чудесным образом был избавлен от его кровавого завершения. Саул же, напротив, не выполнил повеления убить безоружную жертву. Жертва, в отличие от Исаака, все-таки была убита, и Бог не стал ее спасать, а Саул из-за своего непослушания перестал быть царем. Поскольку Саул не смог довести до конца акт геноцида, он никогда не сможет заслужить звания рыцаря среди героев веры. Осмелился бы Кьеркегор или какой-либо еще мыслитель, находящийся в здравом уме, дойти до такого логического вывода, который противоречит разуму и представлениям о нравственности?Никогда не
Когда верующий приводит секулярные или политические доводы в пользу уничтожения ханаанеев (или других групп), он просто приводит те оправдания геноцида, которые уже давно отвергнуты секулярным миром. Мало кто из мыслителей сегодня мог бы повторить некогда популярный аргумент, который можно кратко сформулировать следующим образом: «Хотя при обычных условиях уничтожение целого народа было бы злодеянием, крайняя испорченность и греховность народов Ханаана оправдывает такую меру в тех конкретных обстоятельствах. Жертвы в полной мере заслуживали своего уничтожения. Нам следует удивляться тому, как долго Бог сдерживал здесь свой праведный гнев». Неубедительно звучит и ссылка на долговременное историческое благо, на то, что для осуществления своего масштабного замысла об истории Богу было необходимо уничтожить местное население Ханаана. Как считают сторонники такого подхода, в долговременной перспективе истребление ханаанеев (а также мидьянитян и амалекитян) повлекло за собой различные благие последствия для Бога и его избранного народа. Если рассматривать это событие в рамках широкой исторической перспективы, продолжают они свою аргументацию, можно видеть, что это действие принесло пользу{373}.
Вряд ли подобные рассуждения покажутся кому-либо привлекательными сегодня, и отчасти это объясняется тем, что нынешние историки и археологи куда больше знают о социальной жизни обитателей Ханаана и об их предполагаемых злодействах. Любая религия, приверженцы которой практикуют человеческие жертвоприношения, ужасна, но ханаанеи в этом отношении были не хуже тысяч других народов, которые Бог не пытался истребить. С точки зрения этики и морали западное ответвление ханаанской цивилизации, ставшее Карфагеном, было не хуже, чем подобный им Рим, которому удалось на протяжении тысячелетия сохранить трансконтинентальную империю.
Наше недавнее прошлое показывает, как легко люди начинают применять подобные рассуждения о необходимости геноцида в современном мире. Любой угнетатель считает, что его враги крайне порочны или опасны. Каждый тиран знает, что история на его стороне и что ты не можешь сделать омлет, не разбивая яиц. Любой угнетатель также найдет доводы в пользу убийства детей ненавистной расы: сегодня эти младенцы выглядят безобидными, но они вырастут и пропитаются злодейством своих родителей, яблоко от яблони недалеко падает. Как триста лет назад говорил Мэтью Тиндаль, оправдание истребления врагов Израиля опасным образом напоминает о том, как завоеватели позднейших времен оправдывали массовые убийства. Если одна из рас оказывается избранной, значит ли это, что прочие избраны для истребления или переселения? Или такова их судьба, которая не зависит от божественного замысла?Не стоит говорить, что это просто пережитки древней жестокости
Нам не стоит также видеть в проблематичном тексте чистую археологию, сохранившийся курьезный обломок жестокого примитивного мира, в котором создавались библейские книги. Поскольку общество продвинулось далеко вперед, скажет кто-нибудь, современному слушателю не стоит обращать внимание на библейские стихи о геноциде – разве что можно подивиться этой окаменелости, отражающей конфликты древнего мира. Понимание исторических обстоятельств создания текста – продолжит этот человек – устраняет необходимость с почтением относиться к нему в другом позднейшем контексте. А какой-нибудь циник может сказать примерно следующее: утверждения Писания имеют вечную ценность до тех пор, пока верующие в них эту ценность находят.
Если это справедливо, тогда непонятно, почему любой другой отрывок Библии обладает хоть каким-то авторитетом – если его авторитет не объясняется тем, что он соответствует консенсусу нынешнего просвещенного мира. Эта идея может привлекать нынешних либеральных верующих, когда те сталкиваются с неприятными библейскими текстами, по-видимому, отражающими отрицательное отношение к власти женщин в церкви или к гомосексуализму. Однако нам не следует необдуманно соглашаться с тем, что нынешнее просвещенное сознание обязательно стоит выше древнего и что история состоит из длительной борьбы между устаревшими священными текстами и гуманной секулярной современностью. Некоторые идеи, которые представлялись крайне прогрессивными, современными, на поверку оказывались глубоко порочными, в то же время иные традиционные религиозные представления, казавшиеся устарелыми, снова завоевывали большое доверие. Совсем недавно «прогрессивные» люди единодушно поддерживали такие идеи, которые сегодня вызовут отвращение у либералов, в частности идеи евгеники и расового превосходства. Если мы вправе ставить под вопрос или отказываться признавать отдельные тексты и истории, это еще не означает, что Писание не содержит важнейших истин.
Тот факт, что какой-то библейский отрывок возмущает современного прогрессивного читателя, сам по себе не означает, что этот текст утратил значение. Современные идеалисты и участники протестных движений с удовольствием говорят о радикальных социальных идеях Иисуса или ветхозаветных пророков именно потому, что эти тексты бросают решительный вызов современным ценностям. Но, как мы видели, тексты о завоевании Ханаана не более древние или примитивные, чем пользующиеся таким уважением тексты пророков. Если мы заявим, что одни части Библии авторитетнее других, нам придется сформулировать критерии, на основе которых мы проводим соответствующую сортировку.Чистое истолкование
Помня о подобных тупиковых ходах, давайте возьмем текст Второзакония 7:1–2 и представим себе, что этот текст нам попался во время индивидуального чтения Библии или что мы его услышали в церкви или даже читаем его, готовясь построить на нем проповедь. Какой подход в данном случае мы изберем? Разумеется, то, что я предлагаю ниже, ни в коем случае не следует воспринимать как руководство к толкованию, это просто некоторые личные заметки.
Прежде всего следует честно признать, что эти библейские слова нас шокируют: они уродливы, они неприемлемы. Нам придется встретиться в этом отрывке с идеей херема и понять ее со всеми ее последствиями, помня, что херем не был типичным проявлением жестокости древних людей, ведущих войну. Мы вправе попытаться рассмотреть исторический фон данного отрывка: когда, например, он был создан, при каких обстоятельствах и имеет ли он какое-то отношение к реальным войнам или кампаниям. Но когда мы проделаем эту работу, библейские слова останутся такими же, как были, и они причинят нам те же мучения.
Столкнувшись с таким текстом, наш гипотетический проповедник может последовать совету Мартина Лютера, который обращался к своим европейским современникам, отравленным текстами Писания – того самого Писания, которое они только что открыли и к которому относились с трепетом и энтузиазмом. Эти христиане ранней Современности походили на появившихся в недавние времена христиан в первом и втором поколениях в народах Африки и Азии, которые все еще влюблены в Библию. Некоторые радикальные современники Лютера, черпавшие вдохновение в Писании, пытались внедрить его, все целиком, в современный мир, используя своды законов Ветхого Завета для управления христианским обществом.
Пытаясь утихомирить таких людей, Лютер призывал верующих серьезно задуматься о том, как они читают Писание и особенно, как они его прилагают к своему времени. Они должны читать Библию «чисто»:
С самого начала Слово приходило к нам различными путями. Недостаточно просто ответить себе на вопрос, Божие это слово или нет, произносил ли его Бог; скорее нам следует посмотреть, к кому это слово обращено, соответствует ли оно нам. Это как разница между ночью и днем… Можно найти в Писании два рода слов: одни не имеют отношения ко мне, так что их нельзя приложить к жизни, а другие имеют{374}.