Воющие псы одиночества
Шрифт:
А вот встреча с сыном Бычкова, Юрием, ее озадачила. Он спокойно и добросовестно рассказывал ей о медсестре Танечке Шустовой, о ее характере, привычках, о том, какие мужчины ей нравились и каких подруг она выбирала, как относилась к работе, к коллегам и к больным, но не произнес ни одного слова, из которого можно было бы сделать вывод, что с Танечкой его связывало нечто большее, чем просто работа в одном хирургическом отделении. Может быть, Бычкову дали недостоверную информацию?
Пересказали какую-то сплетню, не имеющую ничего общего с действительностью, или просто ошиблись, или он что-то не так понял. Впрочем, если насчет Юрия и Танечки сведения верные, то узнать это совсем
Спрашивать Юрия в лоб Настя не решилась. Юрий при ней позвонил по нескольким телефонам и договорился со своими бывшими коллегами по отделению, которые согласились встретиться с Настей. Было еще не поздно, всего семь вечера, и доктор Аверина, жившая в том же районе, что и Настя, выразила готовность уделить Каменской немного времени. Она хорошо помнила погибшую медсестру.
Нина Семеновна Аверина оказалась высокой полной дамой с громоподобным голосом, выпуклыми глазами и торчащими во все стороны седеющими космами. Эдакая раскормленная Баба-яга, из которой энергия просто бьет ключом.
– Ужасная история, просто ужасная, - приговаривала она, усаживая Настю в маленькой, заставленной мебелью, но очень уютной комнате.
– Юрий Назарович объяснил мне в общих чертах, что вас интересует, поэтому я не буду вам говорить, какая Таня была чудесная и как ее все любили. Это неправда. Она была очень сложным человеком, и в отделении ее не любили. Она со всеми конфликтовала. Но в том, что касалось больных, никаких претензий. Ни малейших! Блестящий профессионал, и больных жалела, и их родственников. А вот к коллегам была совершенно безжалостна, не прощала небрежности, промахов и ошибок, ни на что не закрывала глаза и из-за каждой мелочи поднимала скандал. Только один Юрий Назарович и мог с ней мириться.
– У них что, был роман?
– осторожно спросила Настя.
– Ну разумеется.
– Нина Семеновна пожала пышными плечами.
– Об этом все знали. По-моему, они даже жили вместе. А что, Юрий Назарович вам этого не говорил?
– Нет.
– Странно, - покачала головой Аверина.
– Чего тут скрывать? Он был не из тех врачей, которые стесняются связи с сестрами. И потом, у них все было серьезно, он даже был представлен Таниным родителям.
– Это точно? Вы не путаете?
– Да нет, что тут путать-то? Я хорошо помню, как однажды он с утра жаловался на головную боль и говорил, что накануне у Таниного отца был юбилей, не то сорок пять лет, не то пятьдесят, и он там немножко перебрал со спиртным. Нет, я это совершенно отчетливо помню.
Ну совсем интересно! А ведь когда Настя спросила Юрия, не может ли он устроить ее знакомство с родителями убитой девушки, он твердо заявил, что не знаком с ними и вряд ли его рекомендация будет иметь силу. Более того, он сказал, что ничего о них не знает, ни где они живут, ни чем занимаются, и вообще не знает, какая у Татьяны была семья.
Зачем же так бессмысленно врать? Ведь он должен был предположить, что если Настя начнет разговаривать с другими врачами и сестрами, то правда все равно вылезет. Или понадеялся на то, что никто не вспомнит, а если и вспомнит, то не сочтет важным и не скажет? Все равно глупо. Но даже у глупых поступков всегда есть причина, и причина эта вот уже два года является для Назара Захаровича поводом для беспокойства. Как он сказал? «Все самое плохое я уже
Тем более убийство-то не раскрыто. Подозревает, но точно знать не хочет. Или хочет, но боится узнать такую правду, которая ему не понравится. И хочется, и колется…
– И потом, - продолжала между тем Нина Семеновна, - я очень хорошо помню тот день, когда Таня не вышла на работу. Юрий Назарович ночью дежурил, я пришла как обычно в половине девятого, а к девяти - слышу, разговоры пошли, что Шустова опаздывает и та сестричка, которая всю ночь отдежурила, домой уйти не может. Ну, я вам уже говорила, Таню в отделении не любили, она ведь всегда шум поднимала, когда кто-то опаздывал, поэтому народ начал злорадствовать, мол, теперь и безупречную Шустову можно попинать за нарушение трудовой дисциплины. Так вот, я сама, своими ушами слышала, как Юрий Назарович звонил ее родителям. Оказывается, Таня накануне вечером была у них и часов около одиннадцати звонила Бычкову и сказала, что выезжает.
– Куда выезжает?
– Ну как куда, к Бычкову, надо полагать, она же у него жила. А тут как раз по «Скорой» доставили тяжелого больного с перитонитом, Юрий Назарович с ним до середины ночи провозился, поэтому больше с Таней не перезванивался. Дома у него трубку никто не брал, ну, все решили, что она просто проспала и поздно выехала, прождали еще час, но она так и не появилась. Тогда Юрий Назарович уехал домой, а потом позвонил в отделение и сказал, что Таня у него не ночевала. То есть от родителей она уехала, а к Бычкову так и не приехала. Тут уж мы поняли, что дело неладно, и стали звонить в милицию. Так что можете не сомневаться, и жили они вместе, и с родителями ее он был знаком. Странно все-таки, что он вам этого не сказал.
– Странно, - согласилась Настя.
Выйдя из дома, где жила Аверина, она медленно направилась к автобусной остановке. Как же поступить? Позвонить дяде Назару и сказать, что да, его сын действительно близко знал убитую Таню Шустову, более того, об их романе знало все отделение, но Насте, хорошо знакомой с отцом, он об этом ни словом не обмолвился? Ну, скажет она это, и что?
Что толку-то? Назар Захарович и без того знает, что сын от него что-то скрывает. А если позвонить этому самому сыну и спросить? Теперь уже можно задавать любые вопросы, ведь сведения о романе с медсестрой она получила от Авериной, так что отец доктора Бычкова вроде бы и в стороне.
Автобуса долго не было, Настя замерзла на остановке да к тому же почувствовала такой сильный голод, что даже голова закружилась. Огляделась по сторонам в поисках киоска с каким-нибудь фаст-фудом, но ничего подходящего не увидела, поэтому купила пакетик картофельных чипсов. Вообще-то она эти чипсы терпеть не могла, они были вкусными, пока их ешь, однако уже через сорок минут у Насти начинался приступ жесточайшего гастрита, но голод на этот раз оказался сильнее нелюбви и к чипсам, и к гастриту. Конечно, если бы в киоске нашлась какая-нибудь шоколадка, это было бы куда лучше, но шоколадки не было. Зато были ненавистные чипсы аж пяти разных сортов.
Она все еще стояла на остановке, когда в кармане куртки затрезвонил мобильник.
– Аська, ты скоро придешь?
– раздался голос Чистякова.
– Я автобуса жду, стою возле кинотеатра.
– И давно ждешь?
– почему-то осведомился муж, и голос у него был каким-то странным.
– Минут тридцать, наверное. А что?
– Ничего. И много вас там таких ожидающих?
– Нет, я одна. Леш, а в чем дело-то?
– Асенька, тебя грамоте учили, чтобы ты читала то, что написано. Объявление видишь?