Храпя, и радуясь, и воздух вороша,душа коня, как искра, пролетела,как будто в поисках утраченного тела,бросаясь молнией на выступ шалаша.Была гроза. И, сидя в шалаше,мы видели: светясь и лиловея,катился луг за шиворот по шее,как конский глаз разъятый, и в душемы всех святых благодарили – три,три раза столб огня охватывал одежду,отринув в пустоту спасенье и надежду,как выстрел гибельный, чернея изнутри.Был воздух кровью и разбоем напоен,душа коня лилась и моросила,какая-то неведомая силатащила нас в отечество ворон.Кто вынул меч? Кто выстрел распрямил?Чья это битва? Кто ее расправил?Для этой бойни нет, наверно, правил –мы в проигрыше все! Из наших жилнатянута
струна, она гудити мечется, как нитка болевая,и ржет, и топчется, и, полночь раздвигая,ослепшей молнией горит.Гроза становится все яростней и злей,в соломе роются прозрачные копыта,и грива черная дождя насквозь прошитапалящим запахом стеклянных тополей.Струится кривизна граненого стекла,ребристое стекло хмелеющего шара –вот крона тополя. Над нами чья-то кара,пожара отблески на сумерках чела.Глядело то чело, уставясь на меня,и небо прошлого в его глазах дышало,и форма каждого зрачка напоминалакровавый силуэт убитого коня.Его убили здесь когда-то. На лугу,на мартовском снегу, разбрасывая ноги,упал он в сумерках, в смятенье и тревоге,на радость человеку и врагу.Не надо домыслов, подробностей. Рассказпредельно краток: здесь коня убили.И можно справиться, пожалуй, без усилийсо всем, что здесь преследовало нас.Нам не вернуть языческих времен,спят идолы, измазанные кровью.И если бродят среди нас они с любовью,то это идолы отечества ворон.
Концерт
И музыка поражена.И в пряди струнные рояляуже вплетается она.И, воздух срезанный печаля,прозрачной кажется стена.Еще чуть-чуть… Наоборот,сначала будь стерней колючей,под снегом желтой, и вот-воттот шелест чуткий и дремучийсо стеблем вместе прорастет.Наполни шорохами звук,верни его в зерно немое –пускай он выпадет из рук.И прорастет, усилясь вдвое,в молчанье брошенный испуг.А после стены прорастутсвоей прозрачностью, и лицаиз тьмы появятся. И тутникто не сможет поручиться,что стебли нас не обоймут.
Осень
Падая, тень дерева увлекает за собой листья.
Портрет
Ты можешь быть русой и вечной,когда перед зеркалом вдругты вскрикнешь от боли сердечнойи выронишь гребень из рук.Так в сумерки смотрят на ветви,в неясное их колдовство,чтоб кожей почувствовать ветер,прохладную кожу его.Так голые смотрят деревьяна листья, упавшие в пруд.Туда их, наверно, поверьялиствы отшумевшей зовут.И гребень, и зеркало рядом,и рядом деревья и пруд,и, что-то скрывая за взглядом,глаза твои тайной живут.Ты падаешь в зеркало, в чистый,в его неразгаданный лоск.На дне его ил серебристый,как лед размягченный, как воск.Искрящийся ветр, перешитый,навек перестроенный в храм.И вечный покой Афродитынезримо присутствует там.Улыбка ее и смущеньетвое озаряют лицо,и светится там, в отдаленье,с дрожащего пальца кольцо.Ты вспомнишь: ты чья-то невеста,чужая в столь зыбком краю.И красное марево жестаокутает руку твою.
«Соединенье этих рук равно сближению деревьев…»
Соединенье этих рук равно сближению деревьев,когда их тени не скрывают, как друг от друга далеки,и их листва, и их смятенье, рожденное в годичных кольцах,запечатленное в прожилках и на извилинах коры.И чем теснее наши руки, а тень деревьев отчужденней,тем непонятнее всего,какой огонь прошел меж ними, до наших рук не дотянувшись.
«Увы, уходят со стекла морозные пейзажи…»
Увы, уходят со стекла морозные пейзажи,сгорают
начисто, дотла, без копоти и сажи,и там, где ласточка жила, там нет травинки даже.Ушли холодные леса без запаха и пота,как будто лишь на полчаса, как будто зная что-то,и в их пропавших небесах нет места для полета.Там, за лесами, есть гора, а под горой поселок,туда, конечно, не дойти, хоть путь туда недолог,а если даже и дойдешь, то из его колодцадохнет молчаньем, и пустым твое ведро вернется.И только небушко над ним, своей судьбе покорно,висит, как нота на листке, как черная валторна,и детским голосом моим меня зовет упорно.И вот пылает, как прожог на полотне селенья,и дышит входами, как дверь в страну преображенья,куда в надежде и тоске с неистребимой жаждойприходят все, кто одинок, приходят все однажды.Когда мне мало уголка автобусной стоянки,когда нет дела до того, что скажут мне цыганки,когда гнетет меня, как стыд, в чужом пиру похмелье,хочу, чтоб ты была одна в печали и без цели.Тогда мы встретимся с тобой под небом той валторны,и нас колодец напоит своей водой повторнойи с ледяных ветвей вспорхнет отмеченная птица,попросит песенкой своей у нас воды напиться.И время тихо поплывет обратной стороною,ломая море на куски, дохнет стекло волною,и нет уверенности в том, что нет тебя со мною.
«Мороз в конце зимы трясет сухой гербарий…»
Мороз в конце зимы трясет сухой гербарийи гонит по стеклу безмолвный шум травы,и млечные стволы хрипят в его пожаре,на прорези пустот накладывая швы.Мороз в конце зимы берет немую спицуи чертит на стекле окошка моего:то выведет перо, но не покажет птицу,то нарисует мех и больше ничего.Что делать нам в стране, лишенной суесловья?По нескольку веков там длится взмах ветвей.Мы смотрим сквозь себя, дыша его любовью,и кормим с рук своих его немых зверей.Мы входим в этот мир, не прогибая воду,горящие огни, как стебли, разводя.Там звезды, как ручьи, текут по небосводуи тянется сквозь лед голодный гул дождя.Пока слова и смех в беспечном разговоре –лишь повод для него, пока мы учим снегпаденью с облаков, пока в древесном хоре,как лед, звенят шмели, пока вся жизнь навеквдруг входит в этот миг неведомой тоскою,и некуда идти, – что делать нам в пленуморозной тишины и в том глухом покоебезветренных лесов, клонящихся ко сну?
«Любовь, как мышь летучая, скользит…»
Любовь, как мышь летучая, скользитв кромешной тьме среди тончайших струн,связующих возлюбленных собою.Здесь снегопада чуткий инструмент,и черно-белых клавишей егоприятно вдруг увидеть мельтешенье.Внутри рояля мы с тобой живем,из клавишей и снега строим дом,летучей мыши крылья нас укроют.И, слава Богу, нет еще окна –пусть светятся миры и времена,не знать бы их, они того не стоят.Приятно исцелять и целовать,быть целым и другого не желать,но вспыхнет свет – и струны в звук вступают.Задело их мышиное крыло,теченье снегопада понесло,в наш домик залетела окон стая.Но хороша ошибками любовь.От крыльев отслоились плоть и кровь,теперь они лишь сны обозначают.Любовь, как мышь летучая, снует,к концу узор таинственный идет –то нотные значки для снегопада.И черно-белых клавишей полетпока один вполголоса поетбез музыки, которой нам не надо.
«Это всего лишь щепоть пустоты…»
Это всего лишь щепоть пустоты,это всего лишь чакона без скрипки –ты меня встретишь подобьем улыбки,словно стесняясь своей красоты.Это из сказок, из тени степнойветер приносит молчанье цикады,ветер ночной, примиряющий взглядыи наполняющий нас тишиной.Я виноват или ты не права,или вина без вины виновата –стынет в ночи за грядою Арбатапод мостовою сухая трава.За руки, медленно, как по воде,словно во тьму, осторожно ступая, –