Воздух, которым мы дышим
Шрифт:
Лиам, тихо ругнувшись, ставит свою бутылку пива на стол так громко, что я вздрагиваю.
— Он не должен был прикасаться к тебе, — задумчиво хмурится он. — Марк никогда не был жестоким по отношению к женщинам. Это, видимо, моя вина.
Я горько усмехаюсь, вскакиваю со стула, иду к парапету крыльца и прислоняюсь к нему.
— Ты говоришь это: никогда не был. У него могли быть проблемы с алкоголем и верностью, но он не был жестоким. Я довела его до этого. Я пилила и пилила... Ты не знаешь меня. Ты не знаешь что я за человек на самом деле, — говорю я ему, в прямом смысле выплевывая каждое слово, потому что ненавижу себя за то, что иногда просто не в силах контролировать свои эмоции. Особенно,
Лиам качает головой.
— В отношениях иногда возникают конфликты, но это не повод распускать руки.
— Иногда ты просто не знаешь другого выхода, — выкрикиваю я, стараясь не вспоминать, каково это, когда кровь стекала по моим бедрам. Когда я в шоке уставилась на лужу у моих ног, а Марк заплакал.
— Наш брак был публичными разборками, — говорю я. — Все знали о войне, которую все время мы вели. Они знали, что я могу превратить жизнь Марка в ад. Избегать меня — это их способ показать Марку, что они на его стороне.
С глазами полными слез я заканчиваю описание своего видения ситуации. Чтобы Лиам не увидел, что я в любой момент расплачусь, отталкиваюсь от перил и быстро иду в дом, прежде чем он сможет удержать меня.
— Это был долгий день, — шепчу я, проходя мимо, и иду в свою комнату так быстро, как могу, уже чувствуя, как слезы рвутся наружу. Выпускаю их только закрыв за собой дверь.
Я кладу руки на живот и сползаю по двери. Я хотела этого ребенка, хотя и понимала, что не время. Да и мужчина был не тот. Но как бы ни была слепа, я верила, что ребенок сможет все между нами уладить. Семья означала бы, что я никогда больше не буду одна. Как иронично, что теперь я не хочу ничего больше, чем жить в одиночестве.
С Джорджем. И, возможно, с Лиамом. Но даже если он все еще верит, что все было не по моей вине, то, как и все остальные, в какой-то момент поймет это. В конце концов, страх выпустить все из-под контроля, страх остаться в одиночестве, потеряв кого-то, сокрушит меня, и он увидит женщину, которой я действительно являюсь. Женщину, которую я показала Марку.
Марк ошеломил меня своей жизнерадостностью, и когда захотел жениться на мне, это было обещание никогда больше не быть одной. А потом он изменился, и я просто не могла позволить себе потерять его. Страх сделал меня личностью, которую я глубоко презираю.
Лиам
— Это все, чему ты выучился на флоте? — смеется Рамин, хватает меня за руку и бросает через плечо на пыльную землю в центре лагеря.
Вокруг нас смеются несколько мужчин. Они сидят на территории лагеря, чистят оружие, балагурят и смеются. Если бы не наличие оружия, то можно было бы подумать, что находишься в туристическом лагере, полном людей, которые просто сидят вместе и наслаждаются отпуском. Ладно, одежда отличается от той, что я привык на родине: шире и бесформеннее. Брюки выглядят почти как детские подгузники из ткани. Но я уже привык к их виду.
— Иди сюда. Я покажу тебе, чему выучился, — говорю я Рамину, слегка наклонив торс вперед, и бегу к нему. Я сбиваю его на землю, и мы оба валимся в грязь. Рамин освобождается из захвата, отталкивая меня от своего тела, и громко смеется.
— И это то, что изучают морские котики?
— Мы можем так еще в младенчестве, и никто не учит нас этому, — кричит Амрин и небрежно машет мне, когда я оглядываюсь на него.
Я смеюсь и поднимаюсь с земли.
— Этому учат, играя в футбол, —
Амрин, командир этой группировки, смеется.
— Мы все их уже знаем.
Я гримасничаю, когда он напоминает о моих пытках, и бессознательно поглаживаю шрам на ключице. Они постоянно, так или иначе, напоминают мне, что я все еще их пленник. Я здесь уже больше года, многое узнал о жизни, которую они ведут. Я даже делю эту жизнь с ними. Не всё, но многое. И иногда послабления позволяют мне забыть о том, что они сделали со мной. Лучше научить их бейсболу, чем подвергаться избиениям. Но я не должен позволять себе забываться, потому что должен сбежать отсюда. Иногда удобнее позволить театру, который я играю, выглядеть настоящим. Просто отпустить и сделать вид, что это теперь и мой мир. Больше ни о чем не беспокоиться. Не испытывать страха. Я должен. Они мне не друзья.
— Отведите его обратно в камеру, — говорит Амрин, вставая.
Для его почти шестидесяти лет мужик находится в отличной форме. Подтянутый, иногда серьезный, устрашающий, но очень умный. И всегда внимательный. Он подмечает малейшее изменение в моем настроении. Как и сейчас.
— В ближайшее время мы получим товар.
Я поворачиваюсь к Рамину и мимоходом киваю, медленно идя к хижине, где живу. Товар может означать что угодно: оружие, еду, лекарства... женщин, новых заключенных. Я надеюсь, что не последние два пункта. В настоящее время в лагере проживают пять женщин. Временами их количество доходило почти до пятидесяти. Понятия не имею, куда их доставляли. Но опасаюсь худшего. И если они не мертвы, то были перепроданы. Эта мысль все еще вызывает мерзкие ощущения.
Я вхожу в свою хижину. Рядом с матрацем стоит ящик с несколькими вещами, которые принадлежат мне.
— Увидимся позже, — говорит Рамин, понимавший меня лучше всех. Он учился в США. Он знает нашу западную жизнь, и все же он здесь. В совершенно другом мире. Я потираю лицо ладонями. Я устал.
Лиам
Проснувшись, ощущаю теплое, мягкое тело, прижимающееся к моей спине. Я задерживаю дыхание еще до того, как, промаргиваясь, открываю глаза. Солнце еще не взошло, и в комнате по-прежнему царит полумрак. Единственный свет исходит от маленькой лампы на крыльце. Если она горит, значит Джордж уже в конюшне, чтобы позаботиться о животных. На мгновение этот свет кажется недавним воспоминанием. На протяжении всего моего детства этот свет сопровождал меня, и я всегда знал, что это означает медленное пробуждение нового дня на ранчо. Когда закрываю глаза, воспоминание ускользает, уступая место крикам, раздающимся из грузовика, прибывшего после того, как Рамин запер меня.
Затем маленькая, нежная ладошка, лежащая на моем животе, опускается на несколько дюймов по моей коже и останавливается у пояса моих трусов. Эта ладонь, эта рука, нежно обнимающая мое тело, и мягкий матрац подо мной, дают мне понять, что я вне опасности. То, что человек, обнимающий меня, не причинит мне вреда. Тем не менее, это ощущается странным. Прошло так много времени с тех пор, как кто-то прикасался ко мне подобным образом. Долгое время прикосновения ассоциировались только с болью.
Я не смею шевелиться, наслаждаясь моментом. Но, тем не менее, какая-то часть меня хочет сбежать. Не желает допускать подобной близости, потому что это не принесет ничего хорошего. Однажды так уже было, и я не люблю вспоминать последствия. Тогда та ошибка повергла весь город в хаос. Но ощущение ее кожи на моей...! Как будто горячий пустынный ветер пронзает каждую клеточку моего тела и разрушает баррикады, которые я построил для своей защиты.