Воздухоплаватели
Шрифт:
– Немцы пошли в психическую атаку! Связи со штабом нет, командир просит подкрепления...
Комполка приказывает собрать всех, кто есть на КП, и мы бросаемся на помощь первому батальону. Вот он, враг... Впервые вижу психическую атаку: пьяные немцы, щеря зубы в наглом оскале, идут на нас с засученными рукавами и с автоматами наперевес несколькими шеренгами. И вот что, стервецы, придумали: первая шеренга строчит разрывными пулями - они разрываются позади нас, и охватывает такое ощущение, будто ты уже в окружении. Красноармейцы беспокойно вертят головами,
А первая шеренга гитлеровцев, расстреляв все патроны, падает по команде на землю и вновь заряжает автоматы. Стреляет вторая шеренга, потом третья... А ведь еще и танки...
Когда гитлеровские танки двинули на наше минное поле, поставленные очень близко одна к другой, все до единой противотанковые мины первых двух рядов детонируют и взрываются одновременно. Почти полторы тонны тола со страшным грохотом поднимают ввысь на десятки метров сплошную стену земли. Три танка остаются на месте с перебитыми гусеницами, а обалдевшие от такого невиданного взрыва фашисты бросают убитых, раненых и, резво обгоняя друг друга, панически бегут назад. Тут уж не до психической атаки.
Тревожное напряжение в наших окопах сменяется радостным возбуждением, шутками. Красноармейцы одобрительно кивают нам: ну, мол, саперы, молодцы. А мы многозначительно помалкиваем. Признаться, и сами не ожидали подобного.
* * *
В сентябре враг подходит вплотную к стенам Ленинграда. В это тяжелое время ленинградцы не знают ни минуты покоя. Фашисты беспрерывно бомбят город. Горят Бадаевские склады. Сирены воздушной тревоги, кажется, уже никогда не прервут свой надрывный вой. Гитлеровцы подтягивают дальнобойную артиллерию.
Уже захвачена Стрельна, Новый Петергоф, поселок Володарский. Линия фронта в каких-нибудь пяти-шести километрах от Кировского завода. Уже полностью переходят на фронтовые рельсы все его цехи. "Все для фронта, все для победы!" А для фронта и победы требуются танки, пушки, броневики...
Ленинградцы хорошо помнят мужество рабочих Кировского завода. Кто же были эти рабочие? Женщины, старики, подростки. Это они, сутками не покидая рабочие места, тут же облюбовывали уголок для скоротечного, беспокойного сна, урывали минуту-другую, чтобы поддержать силенки легковесным хлебным пайком, - и снова за работу.
А наша дивизия с боями отходила к Ораниенбауму... Прижатый к заливу, там образуется ораниенбаумский плацдарм. Враг занимает Гатчину, Пушкин... Ленинград готовится к уличным боям. А фашистам удается выйти на рубеж Невы от Усть-Тосно до Ладожского озера, захватив Шлиссельбург. Кольцо блокады вокруг города замыкается...
Ленинград еще не знает, сколько горя таит в себе это слово - "блокада". На левом берегу Невы, у Невской Дубровки, что в двенадцати километрах южнее Шлиссельбурга, 115-я дивизия в ожесточенных боях отвоевывает у противника небольшой плацдарм. Его так и будут называть Невский пятачок. На этот пятачок перебрасываются части 8-й армии, куда входит и наша дивизия. Мы знаем - на прорыв блокады.
Но два месяца тяжелых кровопролитных
В Янино, куда мы приходим вечером, нас поджидают эшелоны товарных вагонов. Грузимся в густой темноте, но организованно, быстро. Поторапливает ночной мороз. Любопытствуем о маршруте, допытываемся друг у друга, но, как видно, его не ведают и наши командиры. Отшучиваются:
– Во всяком случае, из Невской Дубровки уезжаем...
Едем долго, больше стоим. Похоже, что эшелон крутится где-то по окружной дороге. Наконец далеко за полночь вагоны вздрагивают и останавливаются окончательно. Приказ: "Вылезай!" Станция Лисий Нос.
Невзрачненький деревянный вокзал, окрашенный, как и все железнодорожные сооружения, в желтый цвет, стоит намного ниже платформы, и кажется, что от частых бомбежек словно съежился в испуге, прижался к земле.
Так же быстро разгружаемся и цепочкой, по подразделениям, в путь - к заливу. Вскоре становится ясно: направляемся на тот же ораниенбаумский плацдарм, с которого ушли в октябре.
Через залив идем только ночью, скрытно. Днем фашисты хорошо просматривают и обстреливают из занятого ими Нового Петергофа эту ледовую трассу, ведущую через Кронштадт.
Вот и вновь так хорошо знакомые места переднего края: Порожки, Петровское, Гостилицы, Петергоф... В деревнях много пустых домов. Мы совсем неплохо устраиваемся в теплых избах.
Просторная, по-добротному, словно на века, срубленная деревенская изба после Невского пятачка нам видится настоящим раем. Орудийные и минометные разрывы ухают редко и вдалеке, пулеметов не слышно вообще. Но уже и тишина успела утерять свою привычность и кажется чем-то противоестественным. Тут бы в самый раз отдохнуть вирой, а она как-то настораживает...
Неделю тем не менее мы отдыхаем. Отмываемся, чистим обмундирование, наводим порядок с инвентарем. Но вот утвержден план создания обороны, и отдых для саперов окончен.
Трудна, неподатлива мерзлая земля. Морозным вихрем обжигает лицо, гудят от усталости руки, спины саперов, ломит тело, но все глубже и глубже врастают в мерзлоту новые дзоты, их опутывают проволочные заграждения, вздыбливаются неприступной твердью завалы, "засеиваются" минами поля.
А тут подоспевает новая задача: создать минное заграждение по переднему краю Старого Петергофа с выходом к заливу - до Мартышкино.
Название-то какое - Мартышкино. Это забавляет саперов. А работать приходится в труднейших условиях - впритык с фашистами. Передний-то край проходит всего лишь по оврагу меж Старым и Новым Петергофом. Работаем, конечно, осторожно, не спеша. Морозище - руки к железу липнут, а ведь неосторожный, пусть даже приглушенный, звук металла в ночи слыхать далеко. И мины необходимо ставить скрытно, по возможности так, чтобы снег, каким лежал с вечера, таким и оставался под утро. Надо сделать и схемы их размещения кроки, чтобы при необходимости разминировать проход для разведчиков.