Воздушные рабочие войны

Лифановский Дмитрий

— А как связан отдел «В», с обсуждаемым нами вопросом? И вообще, существует ли он, этот отдел? Информация по нему была в ноябре, довольно отрывочная и с тех пор больше ничего. Абсолютно! Ты сам пытался что-то нарыть, люди Гиммлера тоже копали. Зеро.

— А вот здесь начинается самое интересное. Начальником отдела «В» назначен некий майор госбезопасности Волков, а пилот, уничтоживший переправы — лейтенант госбезопасности Стаин является родственником этого Волкова.

— Интересно, продолжай. Кстати, ефрейтор объявил этого лейтенанта Стаина своим личным врагом.

— Паяц, — презрительно бросил Пикенброк. В оценке умственных способностей вождя немецкой нации офицеры были единодушны. — То, что мы ничего

не можем нарыть на отдел «В» лично меня беспокоит больше всего. Что это за отдел, для чего? Есть информация, на уровне ничем не подтвержденных слухов, что Волков личный палач Сталина и отдел создан для уничтожения неугодных ему людей. Но я в это не верю. Слишком много тайн вокруг. Раньше Сталин не сильно беспокоился о соблюдении секретности при сведении счетов со своими врагами. А вот для ловли на живца вполне подходяще. Офицер-силовик с хорошо подготовленными людьми и кусок сыра в мышеловки в виде новой техники и оружия. И не один Бреде на это попался.

— Вот как?! И кто еще?

— Наши коллеги из SIS решили пощупать этого Стаина, сыграв втемную какого-то амбициозного лопуха из НКВД, — Пикенброк усмехнулся. — Лайми привыкли все делать чужими руками.

— От этого они не становятся менее опасны, — заметил Канарис. Генерал согласно кивнул. Спорить в этом вопросе было бесполезно, всем, близко знающим адмирала, было известно о его англофильстве, которое он не очень-то и скрывал. — И чем все закончилось у наших коллег за проливом?

— Задержанного Стаина приехали выручать Берия и Мехлис, лично, — Ганс усмехнулся, отслеживая реакцию друга и оно того стоило. Брови Канариса взлетели вверх, а на лице застыло глупое, удивленное выражение. — Good times charlie[ii] из НКВД был тут же арестован. Ну а SIS потеряли хорошо законспирированного спящего агента в структуре русской госбезопасности, — добил адмирала его заместитель.

— Да кто, черт побери, такой этот Стаин?! Внебрачный сын Сталина?!

— Я не исключаю и такую возможность, — серьезно посмотрел на собеседника Пикенброк. — Пока удалось выяснить только то, что он сын русских эмигрантов, живших под Парижем и державших там небольшую частную авиашколу, для таких же, как они.

— Ты проверил?

— Обижаешь! — усмехнулся Ганс, — были такие, правда фамилия у них была другая — Рыковы. Весной сорок первого попали в сферу интересов мясников Мюллера. Их подозревали в связях с французским подпольем. При попытке задержанияоказали сопротивление и были убиты. Среди трупов сына обнаружить не удалось. Наши люди в русских эмигрантских кругах опознали Стаина. Похож на сына этих убитых. Но это абсолютно ничего не значит.

— А теперь объясни мне, почему я об этом узнаю только сейчас?! — возмущению Канариса не было предела.

— Вильгельм, ты действительно хочешь, чтобы я тебе докладывал обо всех лейтенантах, вызвавших наш интерес?! — пришел черед удивляться Пикенброку.

— Ты прав, мой друг. Извини. Просто до сих пор не в своей тарелке после воплей нашего бесноватого ефрейтора, — снова скривился адмирал. — Что думаешь предпринимать с этим Стаиным?

— А надо что-то предпринимать? Приглядывать будем, и то, только чтобы выйти на этого загадочного Волкова. А сам Стаин интереса не представляет. Обычный мальчишка, которого нам преподносят на блюдце. И смотрят, кто попадется на эту наживку. Вот и мы посмотрим. Издалека.

— Фюрер очень недоволен действиями русских геликоптеров.

— Плевать! — зло выплюнул генерал, — Фюрер может быть недовольным чем угодно, а мы с тобой профессионалы. Геликоптеры сами по себе не представляют угрозы. Их мало, они опасны только ночью. Дважды эти геликоптеры использовались днем и оба раза были сбиты. Один раз летчиками Люфтваффе, второй раз огнем зенитной артиллерии. И если наши генералы не могут справиться с такой мелочью,

то мне жаль Германию.

— Ганс, ты же сам такой же генерал, — усмехнулся Канарис.

— Вильгельм, — Пикенброк жестко взглянул на адмирала, — ты понял, о чем я говорю! Мы сделали огромную ошибку, ввязавшись в эту войну. Генерал одним судорожным глотком опустошил бокал с коньяком. — Боюсь, непоправимую ошибку.

— Ты преувеличиваешь, мой друг, — усмехнулся Канарис, — пока не вижу повода для таких пессимистичных настроений.

— Дай то Бог, Вильгельм, дай то Бог, — покачал головой Пикенброк, протягивая другу бокал, — налей еще, сегодня я хочу напиться, как гусар.

В приемной у Сталина сидели два необычных, очень разных и чем-то очень похожих человека. Один высокий, бледный, худощавый с впалыми щеками в форме генерал-лейтенанта инженерных войск с орденами Красного знамени и Красной звезды и медалью ХХ лет РККА на груди. А второй приземистый круглолицый, в гражданском ладно сидящем костюме, явно не советского пошива. Землистый нездоровый цвет лица, черные круги под глазами, выдавали, что мужчинам пришлось пережить не легкие времена, не лучшим образом сказавшиеся на их здоровье. Но обоих объединял взгляд — яркий, горящий взгляд не сломленных людей, верящих в свою правоту. Оба человека украдкой разглядывали друг друга, морща лоб, пытаясь вспомнить, где они могли встречаться. Тот, что был в гражданском явно начал что-то припоминать, но заговорить с соседом или стеснялся или опасался. Да и вообще, было видно, что чувствует себя он не в своей тарелке, не совсем понимая, как он здесь оказался. А вот генерал-лейтенант явно бывал здесь раньше. Это было видно и по тому, как он поздоровался, как со старым знакомым с Поскребышевым, и по тому, как уверенно прошел и сел в кресло для ожидающих. Наконец, тот что в гражданском не выдержал:

— Простите за мою бестактность, но где мы могли с Вами встречаться?

Генерал-лейтенант, прищурившись, вгляделся в своего собеседника:

— Полагаю, что летом 1916 года при штабе Алексея Максимовича Каледина, Петр Семенович[iii], - улыбнулся своему визави красный генерал.

— Постойте, постойте, — мужчина в гражданке нахмурился и, вдруг, тепло и открыто улыбнулся в ответ: — Дмитрий Михайлович! Карбышев! Точно! Я смотрю, вы выросли в чинах у красных, — кивнул головой на петлицы Петр Семенович.

— Я служу России, господин генерал-лейтенант! И, да, мы с вами равны в званиях, — сухо отбрил визави Карбышев.

— Извините, Дмитрий Михайлович, вы неправильно меня поняли. Просто все это так неожиданно. Еще две недели назад я жил в Каннах, каждый день ожидая нового ареста, а теперь вот в Кремле, жду приема у руководителя Советской России. Пароход, Швеция, самолет и вот я здесь. Спецслужбы советов работают на зависть. Нам бы такую разведку в ту войну, история пошла бы совсем по-другому, — в голосе Петра Семеновича послышалась горечь.

— Советскую разведку, Петр Семенович, создавали те же люди, что служили в царской. И не их вина, что Алексеев и его прихлебатели не слышали и не хотели слышать донесения нашей разведки и контрразведки! — Карбышев гордо вскинул голову.

Да, советские спецслужбы удивили даже его. Он ждал отправки из шталага в Острув-Мазовецке в Германию, об этом ему злорадно сообщил начальник лагеря. Только вот вместо Германии за ним пришли другие люди. Тихо перебив охрану, они под видом польских партизан освободили всех пленных, а генерал-лейтенанта вывезли в какой-то глухой хутор, где молчаливый поляк и такая же немногословная его семья прятали их в схроне около двух недель. Дмитрий Михайлович, сжимая пистолет, чтобы застрелиться слышал, как на хутор приезжали немцы, как перевернули все вверх дном в поисках беглецов и никого не найдя уехали. Карбышев со своими спасителями еще двое суток просидел под землей.