Возгарка I
Шрифт:
Меня замутило. Часть выпитого исторглась обратно, багровая лужа под ногами растеклась обширнее. Из глянцевитой поверхности на меня посмотрело чудовище.
Единственная мысль билась в висках: «Ты вырезал целую семью!»
Потом я заметил ещё одного убитого: мужчину, помоложе того, что остался лежать во дворе. Сменщик… скорее всего, сын. Наверное, за огнями вчера следил именно он, вниз спустился на крики, но мать успела раньше, так что его появление в моей памяти не отпечаталось.
И, похоже, он сопротивлялся: рука неестественно вывернута, волокна рубашки над плечевым суставом пропитались кровью. Про остальное и рассказывать
День я пересидел в подвале. Мог это не делать: через бойницы проникало слишком мало света, его бы не хватило, чтоб причинить мне существенный вред, но… не знаю. Наверное, мне просто хотелось забиться поглубже в пещеру, уйти от мира, от людей — особенно от растерзанных мною. Здесь, в полной темноте и парах рапсового масла, я даже не заметил, как провалился в мёртвый сон.
Когда сумерки укрыли мир, я снова ожил.
Детский плач — вот что ударило по барабанным перепонкам, едва слух вернулся вкупе с сознанием. Содрогаясь, я поднялся на третий этаж и обнаружил люльку с младенцем в родительской спальне. Тот ревел от голода и смердел грязными пелёнками, которые больше некому было сменить.
Что мне следовало с ним сделать? Как поступить?
Бросить здесь? Сегодня свет маяка уже никто не зажжёт, скоро проходящие мимо суда доложат в ближайший порт. Из морского ведомства пришлют эмиссаров, разбираться, что произошло. На всё уйдёт не один день, а с учётом обстановки в регионе… грудничку не дожить без мамкиной сиськи. Взять его в дорогу? Мне нечем его кормить, зато сам он скоро начнёт казаться привлекательным перекусом, как бурдюк с кровью.
Забавно, но я даже не подумал о набухшем вымени коровы, хотя слышал её мычание. Благородная кровь… Мне же никогда не приходилось заниматься хозяйством, так что сама идея подоить эту скотину была чем-то из другого мира.
Я не стал вонзать клыки в ревущее дитя, просто свернул шейку.
Стало тихо, как в склепе.
Спустившись вниз, уложил бездыханное тельце к матери: в юные годы я был несколько сентиментален и почти религиозен, верил, что существование человека не заканчивается с последним вздохом.
Хотел положить малыша под руку мамочки, чтобы она обняла его и не искала в посмертии, но не вышло: мышцы покойницы отвердели, суставы потеряли подвижность, наступило трупное окоченение. В холодной безмятежности женщина напоминала изделие спятившего куклодела. Спутанные волосы напитались кровью, таким же багрянцем окрасилась её сорочка. Кожа застыла холодным фарфором.
Уронив взгляд на собственные кисти, я отчётливо понял, что не отличаюсь от этого трупа. Та же мертвенная бледность, такая же холодность. Но с заходом солнца моё сердце ожило и продолжило толкать кровь по жилам, пусть и неспешно — её замерло навечно.
Посмотреть второй раз на обескровленные тела детишек не хватило духу.
Часть меня продолжала отрицать содеянное. Я не мог поверить, что способен на подобное. Да, меня готовили к превращению в вампира, я рос среди бессмертных и нередко становился свидетелем их жестокости: спонтанной или намеренной. Но не ждал подобного от себя. Какая глупая самонадеянность!
Теперь всё казалось чудовищным сном, непробудным кошмаром.
Не помня себя, я затащил внутрь труп отца семейства.
Мелькнула
Одна искра и…
И никаких следов совершённого мной преступления, только курятник зачистить.
Но я не смог. Ведь взрыв обрушит стены маяка, и другие корабли не увидят его света, а значит, кто-то может налететь на рифы даже без помощи шторма. Устроить поджёг наверху, чтобы спалить одни тела? Но огонь всё равно доберётся до сокрытого в недрах здания горючего. Вытащить тела в хлипкое жилище и спалить его? Но следы крови останутся за толстым металлом дверей, придётся всё тщательно оттереть, а обоняние у нашего брата отменное — следы обнаружат, всё поймут…
Да и не хотел я, честное слово, усугублять вину её сокрытием. Застань меня в те минуты хоть одна живая душа, я бы отправился в адмиралтейство с повинной и с лёгким сердцем дожидался бы трибунала. Но стоило представить, какое выражение проступит на лице Вальдемара… Нет, не одобрит великий герцог подобной честности от собственной родни. И ведь его мнение в те годы ещё имело для меня значение.
Потому я вышел во двор, заколол свинью и наполнил её кровью мехи из-под вина, которое безжалостно выплеснул на траву. Мычание недоеной коровы наконец-то заставило меня пошатнуться: запоздало пришло осознание, что жизнь младенцу можно было хотя бы попытаться сохранить. Всё померкло, перестало иметь значение…
Не знаю, сколько просидел у хлева в полном отуплении, но стоило вспомнить про дыхание, как в ноздри настойчиво пробился запах крови. Пальцы оттянули рубашку, покрытую запёкшимся свидетельством чужих смертей. Я с ужасом понял, что придётся вернуться на маяк и снова подняться по винтовой лестнице…
После меня ждало весёлое приключение под названием «заседлай лошадь, которая боится нежити». Мой первый опыт гипноза, как-никак. Вот таким макаром, в одежде с плеча убитого смотрителя и верхом на украденной у его семьи кобыле я отправился прочь, поддавая шенкелей в попытках ускакать от монстра, в которого превратился всего за одну ночь.
Стоит ли говорить, что эта затея не увенчалась успехом?
Однако вынужден признать, что вкус первой крови преследует меня не только из горечи сожалений. Никогда впредь я не был столь же свободен. Я стараюсь держать себя в руках, не убивать тех, кто этого не заслуживает.
Почти всегда выходит.
Рыжей девчонке повезло: она никогда не узнает, что побывала сегодня одной ногой в могиле. Она так вкусно пахла страхом, убегала затравленным зайчиком, вырывалась из последних сил, будто куропатка в силках…
Мне большого труда стоило прекратить играть с ней.
Благо, я не голоден.
Вдалеке разносился девчачий гомон, одновременно радостный и встревоженный.
Малявку нашли. Хорошо. Пора встряхнуться и убираться отсюда.
Я натянул снятую перчатку и зашагал обратно к водопаду, а оттуда вышел к прогалине, где оставил добычу.
Землями Радимии уже без малого десять веков правит король Якуб Старый, а эти горно-приморские леса принадлежат барону Юргену Ветцелю, вампиру моих лет — даже помню его при жизни. Нервный был такой паренёк, оруженосцем к нам приезжал при своём лорде. От него и благословение получил. Если я его помню, то и он вполне может узнать меня в лицо. Не порядок.