Возгарка II
Шрифт:
— С амулетов от ваших чар, — с готовностью напомнила девчонка. Похоже, ей все эти сказочки пришлись по вкусы, вон как глазки заблестели.
— Точно. Знаешь, в чём реальная польза таких побрякушек? — я доверительно понизил голос и поманил её пальцем, будто собираясь сообщить страшную тайну. Девчонка заинтригованно подалась ко мне. — Их можно запихнуть в глотку оборотню. Они серебряные, прям как эти монетки. Так что хватить болтать, солнышко. Мы и так убили на баловство целый час. Живо всё собирай и иди отмывать.
— Почему вы называете меня солнышком? — покосилась
— Называю? — я недоумённо приподнял бровь. — Да, действительно называю… Наверное, от сестры твоей нахватался.
— Вы говорили обо мне?
— Да, но я имею в виду, нахватался из её воспоминаний.
Вот теперь девчонка окончательно надулась. Стул гневно отъехал, под бряцание монет в мешочке и собственный топот Ярочка выскочила за дверь, бормоча под нос обзывательства.
* * *
Я всё же получил блестящие, хорошо перемытые серебряные гроши назад, хотя в уплату девчонка требовала извинения за некрасивое обращение с её сестрой. Порешили на том, что я не стану сворачивать ей шейку и достаточно.
Сейчас Ярка возилась с вещами, готовясь ко сну.
Стащила верхние шмотки и аккуратно сложила на скамейке возле сумки, с которой взошла на борт. Осталась в мальчишеских портках и рубашонке, обувь уже скинула и распустила волосы.
Ей бы ширму, чтоб точно не стеснялась, но места лишнего нет. Ладно, в крайнем случае, у всех есть ноги, можем выйти. Но пока не просила, да и мелкая ещё, чтобы начать чего-то смущаться.
— Не забудь зубы почистить, — велел я, стараясь свыкнуться с ролью опекуна.
— А… — начала она в пол-оборота.
— Да, вампиры тоже зубы чистят, — перебил я, но больше с усталостью, чем с раздражением. — С клыками наголо. И то, что я периодически забываю, не значит, что и тебе можно.
Пока она возилась над ушатом с водой, я перевёл взгляд на её сумку.
Блин, только сейчас подумал, что ей нужно своё место.
Поднялся с удобно промявшихся подушек и подошёл к рундуку с вещами. Кое-что переложил, утрамбовали, вытащил хлам и распорядился:
— Складывай свои вещи сюда, нечего продолжать всё в сумке держать и по лавкам раскладывать.
Девчонка благодарно кивнула, но ничего не сказала. Просто молча бросила сумку возле рундука, опустилась на колени и стала перекладывать.
— Да, да, мне следовало подумать об этом раньше. И не надо так укоряюще коситься, сама могла спросить.
Рукав девчонкиной рубашки задрался, и я заметил красные полоски от ногтей.
— Котёнок, ты зачем коготки распускаешь? — я взял её руку и закатал рукав выше.
Ярочка ожидаемо вырвалась и насупилась, перестав выкладывать вещи.
— Как будто сами не знаете! Это всё ваша дурацкая кровь! У меня теперь на солнце постоянно всё чешется!
— Так, детёныш, успокойся. Прекрати ноздри раздувать, ты не бычок. Сядь и объясни, когда и при каких обстоятельствах это началось.
Ярочка поведала душераздирающую историю про горящую воду. Я честно пытался сдержать улыбку. Малявка насупилась и сложила руки на
— Вам смешно?
— Яра, это самовнушение. Ты просто испугалась и стала накручивать себя. Аллергия на солнечный свет порой мучает дампиров, но в тебе недостаточно вампирской крови, чтобы так страдать. Небольшой дискомфорт — вот всё, что вызывает солнце у живых зараженцев.
— Но вы же сами говорили, что для меня теперь чеснок опасен. Разве с солнцем не так же? А ещё Войко упоминал, что Анке нужно гулять на солнышке, чтобы быстрее ваши укусы выветрились.
— Да, солнце действительно будет пытаться вытравить мою кровь из тебя, но… как бы это попроще объяснить… Ты слишком далеко от черты, когда это может проявиться в существенных метаболических изменениях, — бросив взгляд на детское личико, я понял, что задвигаю слишком сложно. — Короче, ты не первая решила, что солнце теперь твой враг. Однако, на твоё счастье, чеснок — единственная наша слабость, которая начинает проявляться ещё при жизни. Ни у одного зараженца, который жаловался на подобный зуд, не обнаружилось следов реального поражения кожных покровов. И всё проходило, едва они понимали, что внушили себе эту беду чисто на страхе.
— У меня не проходит, — буркнула девчонка и нервно почесалась.
— Конечно, ты же себе кожу разодрала.
Разглядывая руку девчонки, которую та соизволила предоставить в моё распоряжение, я думал о собственной проблеме. Как бы хотелось, чтобы и моё жжение от серебра оказалось просто самовнушением…
Дверь скрипнула, через комингс переступил Войко.
— Бронислав, у нас есть какая-нибудь мазь от зуда? — сходу спросил я.
— А что случилось?
Ярочка продемонстрировала следы расчёсов.
— У вас на солнце кожа не чешется? — вопросила она.
— Чего? А, понял, поищем, — пообещал он и перевёл взгляд на меня. — Похоже, дождь собирается.
Да, я уже начал ощущать падение атмосферного давления и перемены в воздухе.
— Найдём защищённую от течений бухточку и встанем на якоря, — вздохнул я, поднялся и строго посмотрел на подопечную: — А ты чтобы коротко подстригла ногти и больше не чесалась, ясно?
Девчонка насупилась, снова опустилась на колени и продолжила перекладывать вещи в рундук. Войко уже вышел, я собирался последовать его примеру, но краем глаза заметил какое-то украшение с бирюзой и сердоликом.
— Что это? — невольно шагнул я ближе.
— Мамин гребень.
— Посмотреть дашь?
Малявка недоверчиво зыркнула, но украшение подала.
Прекрасно выполненная, изящная вещь… знакомая вещь.
— Красивый, — сказал я, возвращая обратно. — А как звали твою маму?
— Марика, — ответила Ярочка. — И я уже говорила, забыли?
— Замечательное имя, — невпопад ответил я. — Ты в неё такая рыжая уродилась?
Медные бровки гневно дёрнулись, но девчонка кивнула.
В её головке периодически мелькали образы рыжеволосой женщины, когда она думала о матери или случайно вспоминала о ней. Но я не пытался усилить их яркость, навести резкость, сделать устойчивыми и чёткими. Напрасно, напрасно…