Вождь и призрак
Шрифт:
— Мне кажется, что, не понимая ни единого слова по-английски, Милич все-таки уловил смысл.
— Еще как! — Сержант Ридер оглядел воззрившихся на них партизан. — Стадо баранов! Никакой дисциплины. Я бы их быстренько подтянул.
— Не сомневаюсь, сержант. — Линдсей снова понизил голос. — Хочу, чтобы вы кое-что запомнили на случай, если со мной что-нибудь стрясется. В правом кармане моей куртки лежит маленькая записная книжка в черной кожаной обложке. Это мой дневник. Я записывал свои наблюдения с момента приземления в Германии. Там все, вплоть до имени человека, которого я
— Пока я рядом, с вами ничего не случится, — бодро заверил Линдсея Ридер, — так что оставьте дневник при себе.
— Но если все же случится, — настаивал Линдсей, — заберите дневник и доставьте его в Лондон.
— Сэр! Давайте отойдем в сторонку и поговорим с глазу на глаз, — предложил Ридер.
Глава 34
Линдсей с Ридером уселись на лежавшем в сторонке валуне; сержант огляделся и задал своему спутнику вопрос, который поверг его в шок:
— Послушайте, дружище, у вас есть хоть какой-нибудь документ, удостоверяющий личность? Хотелось бы убедиться, что вы именно тот, за кого себя выдаете. Учтите, что автомат нацелен вам в брюхо не ради шутки.
— Какого черта?..
— Поменьше эмоций, подполковник, — прервал его Ридер со сдержанной угрозой в голосе. — Я играю в эти конспиративные игры достаточно давно и не поверю даже собственной бабушке, пока она не предъявит мне документы. А где ваши?
— Вот они, — устало ответил Линдсей, доставая книжку офицера Королевских ВВС. — Обычно я не требую чинопочитания, но…
— Значит, не требуйте и сейчас! Тем более что тот, у ко-,го оружие, главнее всех. Я кое-чему научился в Греции. То же творится и в этой мясорубке. Только в Греции они называют себя ЭДАС и ЭЛАС. В одной шайке коммунисты, в другой роялисты, и все больше рвутся перегрызть глотку друг другу, чем сражаться с фрицами. Балканы — это огромная куча дерьма…
Продолжая болтать, перескакивая с пятого на десятое, Ридер тщательно изучал идентичность предъявленного документа, даже попытался определить на ощупь толщину и плотность бумаги.
— Охота за фальшивками? — саркастически спросил Линдсей.
Ответная реакция Ридера была настолько неожиданной, что Линдсей принялся внимательно вглядываться в сержанта, словно только что увидел его в первый раз.
— Именно так, — откликнулся Ридер. — Парни из гестапо обзавелись типографией… Дом девять по Принц Альбрехтштрассе в Берлине. Они трудятся как бобры. Круглосуточно фабрикуют фальшивые бумаги. Потом внедряют своих людей в подполье, например, чтобы разнюхать тайные пути, по которым сбитые английские летчики доставляются из Брюсселя к испанской границе. Знаете, что, старина? Вы прошли проверку, к счастью для вас… Если бы вы не выдержали испытание, мне бы пришлось с наступлением темноты вас пристрелить…
Линдсей засунул свои документы в карман. Его удивило, как изменилась речь Ридера в четырех последних фразах… Если раньше это был разгильдяй, говоривший на кокни, то теперь Ридер вдруг заговорил как образованный человек.
— Да, кстати, —
— Я чувствовал в вас что-то фальшивое, — спокойно ответил Линдсей. — Извините, но вы сыграли чуть по-любительски. А я когда-то был профессиональным актером.
— Мне казалось, я играл вполне убедительно, — протянул Ридер, отбросив легкомысленный тон. — А что было не так?
— То, за что вас бы вышибли из Королевской академии театрального искусства. Вы переигрывали. Жесты, интонации и так далее. Надо быть экономным в выборе средств выражения — вот главный секрет! Достигать максимального эффекта минимальными средствами. Обучение искусству ничегонеделанья — это долгая история.
— Но для меня было важно одурачить этот сброд. Чего я и добился. Что за чудовищная толпа! Они жаждут купаться в крови, по крайней мере, многие из них. Без войны они не знали бы, чем себя занять.
— Мы не должны забывать, что на протяжении почти всей истории Балканы были колыбелью войн, — сказал Линдсей и добавил: — А зачем вам понадобилось играть эту роль, МАЙОР?
Они слезли с валуна и прохаживались вокруг вершины холма. Милич и другие партизаны, стоявшие поодаль, недоверчиво следили за ними. Дым, подобный облаку ядовитого газа, сползал с соседнего склона и нес с собой запах горелого мяса. Ридер наморщил длинный чуткий нос.
— Все Балканы воняют. Буквально все! Нам в Лондон поступает вполне достаточно информации, чтобы представить, что к чему. Никто тут никому не доверяет. Чужой, вновь прибывший автоматически попадает под подозрение. Это как в наших английских деревушках. Проживи лет двадцать безвыездно — и тогда тебе, может быть, ответят, который час. МОЖЕТ БЫТЬ!.. Как, по-вашему, отреагирует Тито, узнав, что к нему прибыла армейская разведка? Из того, что мы насобирали, известно: он — неврастеник, самый больной из всех этих болванов.
Линдсею понравилось слово «насобирали». Пока они прохаживались, руки Ридера все время пребывали в движении. Пальцы бегали вверх-вниз по стволу автомата, словно Ридеру не терпелось пустить его в ход. Наверно, ему не хватало туго свернутого зонта фирмы Данхилл… Хотя… Линдсей продолжал играть в открытую:
— Постарайтесь объяснить мне: зачем вы здесь? И зачем разжаловали себя в сержанты?
— Снова прикрытие. Мы сочли, что сержант будет в самый раз. Это придаст мне некоторый авторитет в глазах партизан. А офицер — увольте! Коммунистическая братия очень подозрительно относится, если им на голову сваливается офицер. Видит Бог, вы могли убедиться в этом на собственном примере.
— Не совсем. Однако вы собирались сообщить мне, что занесло вас в сей райский уголок…
— Я собирался? — Тень усмешки промелькнула в голосе Ридера. — Значит, вы меня спрашиваете? Ну ладно. То, что я вам сказал раньше, слегка сдобрив это жаргонными словечками, — святая правда. Я всего лишь дуэнья. Мне приказали: «Сопроводи подполковника авиации Линдсея на его пути с Балкан, Ридер».
— Кто приказал?
— Недурная филологическая задачка. Никто иной, как сам помазанник Божий! Полковник Браун.