Вожделенное отечество
Шрифт:
— Но зато все же мы — интересные люди!
Да, ты уж запасся удостоверениями — что ты и тигр, и волк, и медведь, — сказал мой друг, удивлённо взирая на мои корреспондентские регалии.
— Мы не умеем различать духов, — говорил он. ("Я был тогда молод, — вспоминал о тех временах мой приятель-переплётчик — создатель романса "Поручик Голицын", — и не имел никакого опыта, кроме опыта подпольной борьбы".)
— Меня тут напугали, — продолжал забредший в редакцию друг, — говорят, что Москву скоро переведут на третью
— Напугали, выходит, ежа голым задом.
— Эти все события показали, что можно все, что угодно. Это был прекрасный социальный эксперимент. И все эти социологи, экономисты и прочие, которые кормятся вокруг науки, должны только радоваться. Правда, до конца эксперимент довести, как в Кампучии, не удалось. Там ведь только чиновники имели право есть рыбу и мясо.
— Да, как в Кампучии — отстрел ненужных сограждан.
— Нас внешние обстоятельства немного сдерживают. Если б не они, все было бы о'кей.
— Ой, не знаем, что завтра будет.
— Что завтра? Тут не знаешь, что сегодня-то было.
— Народ пуганый, потому и не бунтует.
— Понятно, что все хотят выбиться в начальство, чтобы жить не по законам коммунизма.
— Американцы говорят: "Вам не нравится правительство? Так смените его".
— Они не понимают того, что такое коммунизм, и пример с Кампучией их ничему не научил.
Гонорары были разными: от трёх до семи лет.
А мой друг, быв спрошен о том, что ждёт нас в будущем, отвечал со всей определённостью:
— Три по пять. И разъяснял:
— Пять лет тюрем, пять — лагерей и пять — по рогам.
("По рогам" означало ссылку без права переписки.)
— Страна юридическая, — утешал он. — В других бы голову оторвали.
Это была страшная зима — с дикими морозами, пустыми прилавками магазинов.
В отделе юмора "Литературной газеты" — "клубе рогов и копыт" — выдавали продукты по талонам. Я для юмора спросил: — Что, рога и копыта дают?
А оказалось — действительно, копыта — говяжьи — на холодец.
Мой друг все твердил о Кампучии, об убийствах масс людей мотыгами — экономили патроны: — Если Россия и не погибнет, то исключительно благодаря своей расхлябанности... На нас ещё Запад давит. Не в том смысле, что морально давит, а тем, что он вообще существует.
И о связях наших в этом вымороченном мире: — Мы должны — как два чукчи среди льдов...
КОМСОРГ
Владик Пафнутьев съездил в Испанию. Он был секретарём комитета комсомола в редакции. Вернувшись, рассказывал о классовой борьбе.
Амиров, имея в виду отдел национальных литератур, которым заведовал наш комсорг, ехидно называл его "курбаши Пафнутьев".
И правда,
СОВХОЗ
В окна правления билась метель, застывая узорной наледью.
— И я прошу, сажай их скорее, Пётр Иванович, в тюрьму, — закончил директор совхоза.
Румяноликий, улыбающийся с мороза участковый сидел тут же в президиуме.
Нарушители трудовой дисциплины угрюмо молчали, растворясь в телогреечной массе односельчан.
ЕДА
Выступил с краткой речью секретарь партбюро Паша Загорунин.
А что я могу сказать? Что абстрактный рекордный урожай зёрна мало радует меня, потому что в магазинах нет мясных продуктов, а в провинции нет молока, картофеля и круп, за сахаром давка. Мало радует, потому что кур в "Литературной газете" продают по талонам, хранящимся у Пети Полосухина.
Но я промолчу, потому что сказать такое на собрании — совершить бессмысленное самоубийство, да и испортить людям праздник — а для них это действительно праздник, других праздников они не знают. Вот и иду к тёте Лизе за "спец." корейкой и сосисками, да за копчёной колбасой по протекции Елены Игоревны. Сам по себе я ничего не значу, но как сотрудник Елены Игоревны приобретаю косвенное Право на часть причитающихся ей жизненных благ.
Омерзительна, оскорбительна эта суета, давка вокруг простейшего — еды, получаемой как привилегия. Народ этих продуктов сегодня, как и завтра, не увидит. И подумалось мне, что при нашей, при царской, то есть, власти подобного не было и не могло быть в принципе.
Страх сделал из людей обывателей, лишил их гражданского чувства.
— "Народ и партия едины".
— Едины, едины, только отлюбитесь!
Вот и Рита Заменгоф возмущённо требует допуска к закрытому распределителю, вместо того, чтобы поставить вопрос в принципе: почему нет еды? Тоталитарная террористическая система формирует принципиально обывательское мышление. Тем самым деградирует сознание, деградирует нация.
А курица мне все-таки досталась: Полосухин дал талон.
Перед выездом с работы я позвонил домой.
— Теперь ведь за колбасу и убить могут, — предупредила сестра.
— Ничего. Я буду колбасой отмахиваться.
Я нёс её на весу — полученную в льготном литгазетовском буфете, окаменевшую и величественную, как мрамор, колбасу — через морозную Москву, мимо пустых витрин и прилавков с рыбными консервами, сквозь мороз и метельную тьму — для встречи Нового, 1979 года.
На Рождество была большая радость — свергнут коммунизм в Кампучии. Добрый знак для нас.