Вожделенное отечество
Шрифт:
Мира Плющ рассказала, что народ сооружает баррикады и что она уже дважды относила туда еду.
Старшина милиции пытался содрать листовку-воззвание с колонны возле "Курской". Я подошёл и увидел подпись Ельцина.
— Зачем срываете? : — Не положено.
— Почему? Наш президент написал, мы его выбирали...
Собрался народ, стал читать вслух. Блюститель скрылся.
Женщина кричала в вагоне метро: "Все идите к Белому дому!" Я пошёл за нею следом. В такие моменты важно понять, куда идти.
Вышли на "Баррикадной".
С
Навстречу брёл художник — беззубый трубач.
.— На баррикады?
— Да.
— Я бы тоже пошёл, да вот — здоровье... Выглядел он и впрямь неважнецки.
У стены Белого дома формировалась национальная гвардия.
— Офицеры, четыре шага вперёд!
Я тоже вышел.
Пожилой сухопарый подполковник в крылатом дождевике оглядел наш строй, негромко скомандовал: "Р-равняйсь! Смирно! Вольно", — после чего определил задачу: стоять у стены, наблюдать за продвижением противника. К стене никого не подпускать.
— Пароль: "Свобода".
От площади по газону была растянута проволока на невысоких колышках — чтобы красные падали, спотыкаясь в темноте. (Атака ожидалась ночью.)
Всем выдали противогазы.
Стали засветло подносить доски для костров, благо кругом стояли полуразобранные старые дома.
Из уст в уста переходил экспромт Гены Хазанова: "Забил заряд я в тушку Пуго ".
Говорили, что в здании СЭВ засела сотня пьяных, накачанных наркотиками советских прапорщиков, вооружённых до зубов, которые ждут сигнала к штурму.
Капитан милиции обратился к милицейскому сержанту с "Калашниковым" на ремне:
— Витя, посмотри, что это за группа вон там перебегает по крыше?
Автоматчик вгляделся в десятиэтажный дом напротив:
— Ну, больших стволов я у них не вижу...
— А если стрелять придётся — по окнам верхнего этажа не попадёшь?
— Нет, я сперва трассирующими дам поверх голов, а потом уже — на поражение.
Маршал Язов отдал приказ группе "Альфа": готовиться к десанту на крышу Белого дома, а перед этим — авиации — нанести по нему бомбовый удар. Военные лётчики в ответ пригрозили разбомбить Кремль. Аил проливной дождь.
В моем отделении было шесть офицеров запаса, все — бизнесмены.
Страшно болела спина.
У стены табором расположились анархисты в чёрных головных платках. Чуть поодаль солидно прохаживались казаки — осанистые, чубатые, с пышными усами, в синих гимнастёрках и просторных галифе, с шашками и нагайками — только что без коней.
Омоновец давал желающим примерить наручники.
В большом листе полиэтилена принесли сигареты и какую-то снедь.
Говорили, что мятежники отправились к Горбачёву в Крым и что он там встретил их историческими словами: "Ну что, мудаки, доигрались?!"
Полковник Кобец согласился стать военным комендантом Москвы — при условии, что ему дадут право лично расстрелять этих мерзавцев. Гена Хазанов откликнулся двустишием по местному радио: "С нами Ельцин и Кобец. Хунте
На рассвете по мосту скатились танки, в было непонятно, наши это танки или нет.
Пуго застрелился ("от испуга" — как срифмовал кто-то из национальных гвардейцев).
В скверике валялся сброшенный с постамента гипсовый Павлик Морозов.
На балконе пред ликующей толпой стояли Ельцин, Шеварднадзе и Ростропович.
И над Белым домом взвился трехцветный российский флаг. Но радости не было.
Часть седьмая
СОКРОВИЩЕ СМИРЕННЫХ
ГЕРОЙ РОССИИ АЛЕКСАНДР МЕНЬ
Герой смеет то, чего не смел никто. Есть понятие культурного героя — такого, как Прометей, принёсший людям огонь с небес.
"Огонь пришёл Я низвесть с небес на землю".
...Мы вышли из бассейна, и я сказал Павлу Виноградову, что уезжаю в Харьков на меневские вечера.
— А, Мень, — сказал тинэйджер, что-то припоминая. — Это святой, что ли?
Я вовсе не хочу сказать, что устами младенца глаголет истина, но в народном чувстве остался след святости этого имени.
Его любили простые люди.
Помню, как на каком-то юбилее (то ли служения, то ли на день Ангела отца Александра) дядя Серёжа Демакин, железнодорожник (он всю войну водил паровозы), вручил ему огромный букет цветов, которые сам же вырастил в своём саду, и, плача (у него сына убили в Иране), сказал:
— Отец Александр, мы все вас так уважаем и хотим проздравить...
А я подумал, как это было гениально сказано: проздравить — пронизать, пропитать здоровьем.
Его любили простые люди.
Как-то моя сестра пожаловалась ему, что заело хозяйство, быт... Отец глубоко задумался и ответил:
— Вчера я выкопал десять мешков картошки. — И, помолчав, прибавил по-английски: — "Ten".
Его понимали простые люди. И он понимал их.
Демократия имеет свою метафизическую, антропотеософическую глубину — неоспоримую ценность всякой личности, оправданную царственным богоподобием, уникальную, автономную самодержавность человека.
Православное учение о святых являет живой, непосредственный интерес к конкретной человеческой личности и её возможностям. Почитание святых — предельная персонализация веры, ибо они открывают нам путь, который никому не заказан. Были святые, выбившиеся в святые из великих грешников, — как царь Давид, Мария Магдалина, Мария Египетская, из гонителей — как апостол Павел, и отступников — как апостол Пётр; и князь Владимир, вышедший из гонителей и грешников. И святые герои — как Александр Невский и Александр Мень.