Возлюбивший войну
Шрифт:
Я с силой потянул штурвал на себя, и хотя колонка несколько подалась назад, самолет продолжал пикировать.
Взглянув вправо, я обнаружил, что Мерроу всей грудью навалился на штурвал второго пилота. Я боролся с его весом и думал: даже потеряв сознание, он пытается убить нас всех; каждой клеточкой своего мозга он желает смерти каждому из нас.
Пришлось позвать на помощь Хендауна. Он появился в тот момент, когда я, собрав все силы, левой рукой тянул штурвал на себя, а правой старался оттолкнуть Мерроу. Он был в полубессознательном состоянии, но все же пытался встать, нелепо взмахивая руками; голова его
Мы потеряли четыре тысячи футов.
Мерроу находился на грани полной потери сознания, но не хотел утихомириться. Мы лишились и носовых пулеметов, и одной турели, а Лемб хотя бы время от времени должен был оставлять пулемет и заниматься радиосвязью; поэтому мы не могли себе позволить, чтобы Хендаун торчал в пилотской кабине и нянчился с Мерроу. Движением головы я приказал Негу оттащить Базза в заднюю часть самолета. Задача была не из легких. Отверстие люка между сиденьями все еще оставалось открытым, Мерроу со всем обмундированием весил фунтов двести, а кроме того, в нем еще оставалось достаточно сил, чтобы использовать свой вес и упираться. Негрокус наполовину стащил Мерроу с сиденья, но понял, что дальше у него не получится; он посадил Базза обратно, придержал одной рукой, отстегнул лямки своего парашюта и привязал Мерроу за грудь, плечи и руки к спинке сиденья.
Потом Хендаун поднялся на свою установку, включил внутренний телефон и первым делом сказал:
– Послушайте, сопляки! Самолетом сейчас командует лейтенант Боумен. Вы меня понимаете?
– А что с майором? – Это был голос Фарра, голос трезвого человека.
– Ушел в отставку, – ответил Хендаун.
– А вы хороший летчик, лейтенант, или так себе? – Это снова был голос Фарра, но на этот раз голос пьяного человека.
– Всем снять кислородные маски! – приказал я. – Но вначале проверка.
Прайен не отозвался, и мне пришлось послать Малыша Сейлина узнать, в чем дело; Сейлин доложил, что Прайена нет. Дверца маленького аварийного люка в хвосте оказалась сорванной. Во время внезапной потери высоты и пике Прайен, видимо, подумал, что с самолетом что-то стряслось, и решил смыться. На мой вопрос, сумеет ли справиться с пулеметами Прайена, Малыш ответил, что попробует.
Мне кажется, именно прыжок Прайена заставил меня сказать:
– Послушайте, ребята, что вы собираетесь делать? Если хотите прыгать, сообщаю для ориентировки, что мы находимся над Бельгией. Или вы предпочитаете попробовать добраться домой?
Наступило долгое, очень долгое молчание.
– После бельгийского побережья нам нужно еще около пятидесяти минут, чтобы долететь до своего аэродрома, – проинформировал Клинт.
– Я готов, – отозвался Фарр, но не сказал на что.
– А здесь довольно ветрено, – проговорил Малыш. Люк был открыт и, конечно, вызывал соблазн.
– Нег, как ты?
– Не думаю, сэр, что должен высказывать собственное мнение. Если ребята хотят прыгать…
Только тут я вспомнил, что лямки от парашюта Хендауна держали Мерроу на сиденье рядом со мной. Голова Базза безвольно моталась из стороны в сторону. И Хендаун считал, что не должен высказывать
– Давайте все-таки попытаемся, – предложил я. – Мы всегда сможем сделать посадку на воду, если придется. Все согласны?
Ответил только Фарр:
– Учитель, я согласен, если вы действительно хорошо управляете самолетом.
Некоторое время все молчали. Чувствуя себя крайне подавленным, я приказал Хеверстроу прийти в нашу кабину и снять с Мерроу кислородную маску.
Нег Хендаун доложил, что сверху к нам приближаются истребители.
– Вся немецкая авиация, будь она проклята! Предстоит нечто интересное.
В течение шести-семи минут примерно двадцать «мессершмиттов» развлекали нас устрашающей акробатикой, но, к счастью, почти все они проскакивали на пересекающихся курсах, так и не обнаружив, что мы оказались бы беззащитными перед их лобовыми атаками.
Поскольку теперь уже никто не мог требовать от нас оставаться в боевом порядке, мы располагали гораздо большим, чем обычно, пространством и временем для маневрирования, и я, пожалуй, проделал все – разве что не перевертывал самолет на спину. Я жестом приказал Клинту, все еще находившемуся в пилотской кабине, включиться в селекторный переключатель на панели второго пилота, и он, стоя позади Мерроу, докладывал каждый раз, когда истребители собирались атаковать нас в лоб. При появлении самолетов противника спереди я разворачивал самолет то в одну, то в другую сторону, позволяя средним пулеметам встречать их огнем.
Ребята встречали мои маневры возгласами одобрения.
– Молодец, лейтенант! Поверните машину. Еще! Еще!
– Подкиньте им огонька, учитель!
– Я подбил одного! – закричал Малыш Сейлин. – Думаю, что подбил! Боже, по-моему, и в самом деле подбил!
За все наши боевые вылеты Малыш ни разу не заявлял, что он кого-то подбил.
Самолет получил пробоину в левое крыло, из правого двигателя послышались выхлопы, но, чихнув несколько раз, двигатель заработал вроде бы нормально, хотя скорость машины уменьшилась до ста двадцати пяти.
В самые худшие наши минуты меня вдруг одолела зевота. Не раз, а три или четыре раза лицо у меня неожиданно начинало вытягиваться, мускулы на шее напрягались, рот раскрывался, и веки смыкались. И с этим ничего нельзя было поделать. С удивлением подумал я, что могу заснуть, – заснуть, несмотря на всю серьезность положения и величайшую ответственность, которая лежала на мне. Но как только приступы зевоты прошли, я вновь почувствовал себя бодрым.
Внезапно немцы исчезли, и к нам приблизился, предварительно покачав с безопасного расстояния крыльями, маленький «спит-5»; он уменьшил скорость и полетел параллельным курсом; я настроился на диапазон высокой частоты и отчетливо услышал дружественный великосветский голос летчика королевских ВВС.
– Приветствую вас, Большой друг! – сказал спокойный голос, словно дело происходило где-то на великосветском приеме. – Надеюсь, у вас все в порядке?
– У нас полтора двигателя, – ответил я. – Кое-как ковыляем.
Дэфни научила меня понимать английский юмор и делать вид, что мне море по колено, – даже в тех случаях, когда у меня поджилки тряслись.
– Но я рад вас видеть, – продолжал я. – Есть тут еще ваши?
– Мы будем сопровождать вас.
– Спасибо, дружище, вот это чудесная новость!