Возмездие Эвелит (сборник)
Шрифт:
— Очень хорошо! — отчеканил Чантавар. — Приказ беспрепятственно отпустить вас на волю я получил непосредственно от «Технона». Почему — я не знаю. Но это приказ; он пришел сразу же, как только я доложил о положении вещей и своем намерении атаковать. Вы удовлетворены?
— Да, милорд, — вежливо ответил Валти. — Спасибо за вашу доброту. Всего хорошего, джентльмены. — Он неуклюже поклонился и выскочил.
Чантавар разразился смехом.
— Нахальный старый жук! Я не хотел ему говорить, но он все равно узнал бы об этом потом. Теперь пусть удивляется вместе со всеми остальными. «Технон» то и дело ведет себя загадочно, но я полагаю, что
Снаружи Лангли зажмурился от яркого солнечного света. За пять тысячелетий тропики на Земле стали еще жарче. Он увидел группу вооруженных людей, которые загружались в военный флаер, и неожиданно у него защемило сердце.
— Чантавар, — спросил он, — я могу попрощаться с Сарисом?
— Мне жаль. — Министр не без сочувствия покачал головой. — Я знаю, он ваш друг, но мы и так уже рисковали в этом деле предостаточно.
— Что ж… я когда-нибудь еще его увижу?
— Возможно. Мы не звери, капитан. Мы не намерены причинять ему вред, если он будет сотрудничать с нами. — Чантавар махнул рукой в сторону небольшой машины. — Думаю, это наша. До свидания, капитан. При случае надеюсь когда-нибудь свидеться с вами снова.
Он развернулся и быстро зашагал прочь. Из-под его сапог вылетали облачка пыли.
Лангли и Марин вошли внутрь флаера и сели. Молчаливый охранник последовал за ними и включил автопилот. Флаер плавно поднялся, и охранник с вымуштрованным терпением уселся напротив них.
Долгое время девушка безмолвствовала.
— Как они нас нашли? — наконец спросила она. Космонавт рассказал.
На этот раз она не плакала. Казалось, у нее больше не осталось слез. Все время стремительного полета обратно домой они почти не разговаривали.
Лора поднялась на фоне ночного горизонта как единый гордый фонтан воспарившего металла. Флаер с жужжанием сделал круг в поисках посадочной площадки рядом с одной из невысоких башен в северной части города. Охранник согласно кивнул.
— Номер ваших апартаментов 337, прямо по коридору, сэр, — сообщил он. — Доброй ночи.
Лангли пошел впереди. Когда дверь по его команде открылась, перед ним предстали четыре небольшие комнаты, достаточно комфортные, но без особой роскоши. Там находился бытовой робот — совершенно очевидно, его новое положение не предполагало живых рабов.
За исключением…
Он повернулся лицом к Марин и, стоя, около минуты рассматривал ее. Девушка твердо встретила его взгляд, она была бледна, а глаза ее потемнели. Он подумал, что это бесцветное создание отнюдь не Пегги.
Горечь и ярость тошнотой поднялись у него в горле. Все кончено. С'est fini. Здесь конец саги. Он пытался, но все его надежды рухнули, и причиной всему этому именно она.
— Убирайся, — сказал он.
Она прикрыла рот рукой, как если бы он ее ударил, но не произнесла ни слова.
— Ты меня слышала? — Он прошелся по полу — тот еле заметно пружинил, как если бы был сделан из резины — и уставился в окно.
— Я дарую тебе свободу. Теперь ты не рабыня. Понятно? Она все еще не отвечала.
— Необходимы какие-то формальности? — спросил он.
Она рассказала. Голос ее был безжизненным. Он набрал номер отдела регистрации и продиктовал, что он, такой-то, единственный владелец крепостной рабыни номер такой-то, настоящим распоряжением освобождает ее. Затем он повернулся, но посмотреть
— Это была не твоя вина, — сказал он глухо. В висках у него стучало, колени дрожали. — Никто не виноват, все мы бедные маленькие жертвы обстоятельств, и в этом плане с меня довольно. Безусловно, ты была всего лишь беспомощным орудием, я тебя не виню. Тем не менее, дальше терпеть тебя рядом я не смогу. Слишком много неудач воплотилось в тебе. Ты должна уйти.
— Я сожалею, — прошептала она.
— Я тоже, — неискренне сказал он. — Иди, уходи, живи как-нибудь сама.
Подчиняясь почти бессознательному импульсу, он отстегнул кошелек и бросил его ей.
— Вот. Здесь весьма приличная сумма. Возьми деньги — используй их на устройство своей жизни.
Она посмотрела на него в замешательстве, но вскоре оно прошло.
— До свидания, — попрощалась она. Когда она выходила из двери, ее спина была неестественной прямой.
И только гораздо позже он обнаружил, что Марин оставила кошелек лежать там, где он упал.
17
День, еще день и еще один день… Вот так и проходит жизнь.
Люди в университете были приятными и мягкими, у них были степенные, но без формальностей, манеры, а с человеком из прошлого они вели себя особенно тактично. Лангли вспомнил собственные университетские годы — некоторое время он учился в аспирантуре и насмотрелся на факультетскую жизнь. Здесь не было никаких слушков, маленьких интриг и лицемерных чаевничаний, к которым в свою университетскую бытность он привык; но не было здесь и никакого духа нетерпения и жажды интеллектуального приключения. Все было известно, все поставлено и рассортировано по полочкам, оставалось лишь уточнить детали. Там, в двадцать первом веке, тезис мэтра о запятых в произведениях Шекспира стал бы поводом для шуток и сомнений. Сегодня что-то подобное было бы воспринято просто как непреложный факт.
Библиотека была потрясающей и поражала воображение: миллиарды томов, занесенных в магнитную память, любой из них можно мгновенно найти и сделать копию нажатием нескольких кнопок. Роботы могли их даже прочитать за вас и написать реферат; а если бы вы захотели, то они сделали бы заключения и выводы; логические построения без всяких признаков воображения или сомнений. Профессора — их называли титулом, приблизительно означавшим «хранитель знаний», — в основном происходили из простолюдинов, мелкие аристократы без права иметь потомство, которые прошли специальные тесты. Правила их ордена строго запрещали какие-либо занятия политикой. Лишь немногие студенты — наивные или искренне идущие в науку юноши — собирались, в свою очередь, стать профессорами. Сыновья министров от частных репетиторов переходили в спецакадемии. Университет являл собой умирающий осколок прежних времен, и его не закрывали лишь потому, что так не приказал «Технон».
Тем не менее Лангли это общество седеющих, одетых в коричневые мантии людей вполне устраивало. Особенно ему импонировал один историк, маленький иссохший человечек с большой лысой головой по имени Джант Мардос, с ним он даже подружился. Старик обладал огромной эрудицией и занятными, весьма саркастичными взглядами на окружающее. Обычно они вели многочасовые беседы, которые записывались на магнитофон, чтобы потом оценивать сказанное.
Лангли занимался разбором бесед по ночам, когда ему становилось особенно худо и тоскливо.