Возмездие
Шрифт:
Когда заканчиваю, то замираю на мгновение, глядя вниз на разрушения, причиной которым был я.
Восемь мидрианцев погибли от моей руки. Это было слишком просто. У них не было возможности дать отпор. Они даже не знали, что я приду.
Ужас всего этого просачивается в какое-то глубокое, темное место в моем сердце, и я храню его вместе со всем другим безумием, которое знал за свое короткое и кровавое существование.
Она чудовищна, эта моя способность.
Я — абсолютный обманщик.
И
Кроме того, один из охранников ударил ее. Они, мать твою, ее ударили.
Признаюсь, я немного вышел из себя.
Такое редко случается.
Я отпускаю нити времени и хватаю поводья лошади, которую выбрал — черно-белого жеребца. Охваченный страхом, он взбрыкивает, сбрасывая своего наездника.
Мертвый солдат с громким стуком падает на землю.
Я осторожно натягиваю поводья.
— Спокойно, — говорю я тихо и медленно и кладу руку на его шею. — Спокойно.
Жеребец смотрит на меня, медленно моргая. Он фыркает и качает головой. Я чувствую, что он на грани и вот-вот потеряет голову.
Вокруг нас падают мертвецы. Лошади в панике.
Я не обращаю на них внимания.
Это касается только меня и жеребца.
Он хочет вырваться.
Я ему этого не позволю.
Я смотрю ему в глаза, требуя его внимания, его покорности.
— Что ты делаешь, мхуррин? — Древнее слово, обозначающее лошадь, непроизвольно слетает с моих губ, и я удивляюсь, откуда вообще его знаю. Такое случается уже не в первый раз. — Не будь таким глупым. Это я. Теперь ты меня знаешь. Одолжи мне свою скорость. Я знаю, что ты хочешь убежать за эти ворота.
Лошадь пристально смотрит на меня, потом опускает голову и тихо фыркает в знак согласия.
— Хороший мальчик, — тихо говорю я, ведя его к воротам.
Среди крови и хаоса он успокаивается.
— Подожди, — говорю я.
Жеребец повинуется, когда я толкаю массивные ворота и вывожу его наружу. Амали ждет меня с другой стороны, ее глаза широко раскрыты и остекленели. Без сомнения, она слышала шум. Неудивительно, что она все еще здесь, а не убегает в лес, перепуганная до смерти.
Но ведь она уже проявила удивительное самообладание перед лицом ужаса.
Лошадь улавливает ее запах и ржет. Вся в навозе, она ужасно пахнет, но это знакомый запах для лошади.
Мысленно я называю его Облако. Белые пятна на его черном туловище похожи на облака.
— Ты раньше ездила верхом? — спрашиваю я, не обращая внимания на выражение легкого ужаса на ее лице. Позже будет время развеять ее страхи.
— Прошлой
— Нет, — соглашаюсь я, чувствуя вспышку веселья от ее раздражительности. — Мы сделали то, что было необходимо в то время. Ты ведь здесь? Пойдем. Быстро.
Темные глаза Амали вспыхивают, когда она открывает рот, чтобы что-то сказать, но потом дважды подумав, смолчала. Я подвожу ее к лошади и показываю стремена. На этот раз она поедет впереди меня.
Она садится на лошадь, а я натягиваю поводья.
— Спокойно, парень, — бормочу я, сдерживая нетерпение жеребца. Он грызет удила. Его мускулистое тело дрожит от сдерживаемого напряжения. Он хочет бежать
Я сажусь в седло позади Амали, зажав ее между руками, и берусь за поводья. Она напрягается, когда я прижимаюсь к ней, явно испуганная.
Она воняет до небес, но я не обращаю внимания на гнилостный запах дерьма.
Дерьмо — это часть жизни. Иногда мне самому приходилось ползать по канализации.
— Н-ну что ж, это было захватывающе, — сухо говорит Амали. — Но я предполагаю, что ты обычно не делаешь такого драматического выхода.
Я тихо фыркнул.
— Конечно, нет. Захватывающе — это еще одно слово для обозначения бросающегося в глаза. Обычно я перелезал через стены, и меня никогда не замечали. Это был худший выход в моей жизни, и все из-за тебя, моя дорогая.
— Я чувствую себя такой особенной. — Ее голос пронизан иронией, но легкая дрожь в нем говорит мне, что она скрывает свое потрясение.
— Ты молодец, — бормочу я. — Не каждый мог бы сделать это так убедительно.
Она напрягается, как будто моя похвала ядовита.
— И все же ты был так уверен, что я смогу это сделать.
— Ты одурачила императора и весь мидрианский двор, — пожимаю я плечами. — По сравнению с тем, это было легко.
По правде говоря, я впечатлен.
Несмотря на все, она терпит унижение, будучи покрытой дерьмом, она следовала моим инструкциям до последней буквы. Она не жаловалась и не терзалась жалостью к себе.
И вся эта грязь и вонь не могут скрыть того факта, что под грубой одеждой она теплая, гибкая, с приятным изгибами.
Мой член дергается.
Проклятое тело. Когда это у меня было так мало самоконтроля?
Я стараюсь не обращать внимания на это ощущение, надеясь, что оно пройдет. Сейчас не время для этого.
— Держись, — шепчу я ей на ухо, когда она вплетает пальцы в гриву Облака. — Мы собираемся лететь.
Облако дергает удила, по-видимому, чувствуя мое нетерпение.
Позади нас раздаются отчаянные крики. Сотни голосов сливаются, переходя в рев.