Возмездие
Шрифт:
Элис спустилась на кухню, обставленную недавно купленной мебелью, которую выбирал Питер. Он не позволял сестре делать ничего, что касалось бы дома, говорил, что она чересчур небрежная и что у нее нет вкуса. Он отвечал за весь интерьер в доме после смерти родителей, за исключением комнаты сестры. Элис казалось, что обстановка на первом этаже вышла слишком темной, много черного и коричневого, за исключением кремовой плитки на полу кухни. Кремовой, как “Бейлис”. И темно-зеленый диван. Остальное было, скорее, как “Егермейстер”.
Она стала рыться в нижних шкафах в поисках запрятанных братом
– Ты здесь не найдешь, – сказал Питер, прислонившийся к лестнице со сложенными на груди руками и с укоризной глядя на сестру. Элис маялась вопросами о том, как у него получается слышать каждый ее шаг в глубоком сне. Ответ был прост: он имел феноменальный слух и вдобавок к этому мучился от бессонницы.
– Не найду чего? – спросила Элис.
Каждая подобная выходка проходила по одному сценарию: Питер все понимал, Элис все понимала, Элис понимала, что Питер понимал, а Питер понимал, что понимала Элис. Но вслух этого никто не говорил. Негласная константа.
– Того, что ты ищешь, Джек Воробей.
Элис опустила взгляд на пол.
– И ту бутылку рома, которую ты купила месяц назад, – продолжил парень, – я тоже продал.
– Ты… продал мой ром?! – Элис казалось, что ее вот-вот хватит инфаркт. – Это же «Клемент» пятьдесят второго года! Да ты хоть знаешь, сколько он стоил?
– Да, – произнес Питер, убедительно качая головой, – потому и продал. Не волнуйся, не пьянчуге какому-нибудь, а “ценителю”, вроде тебя. Впрочем, от пьянчуг вы отличаетесь немногим.
Элис хотела было психануть, накричать, выплеснуть весь свой гнев, что с неимоверной силой нарастал внутри, на него, но вовремя поняв, что делу это не особенно поможет, взяла себя в руки, выдохнула и сказала с бесстрастием:
– Питер, дорогой, послушай меня. Посмотри на мои руки. – Она вытянула вперед обе руки. – Ты видишь, что с ними? Видишь?
Питер кивнул.
– Они трясутся, – продолжила Элис умоляюще. – Я не могу уснуть. Моя голова… она раскалывается от боли. И единственное, что может мне сейчас помочь, так это ебучий ром. Совсем немного. Пару шотов. Я не хочу напиваться. Единственное, чего я сейчас хочу – уснуть.
Питер медленно закивал и произнес с нажимом:
– А теперь ты меня послушай. – Он отлип от стены и широкими шагами стал приближаться к сестре. – Ты вышла из одного замечательного места три дня назад. Это место называется «запой». Двухнедельный запой. И я не планирую пускать тебя туда обратно. Уяснила?
Элис, сдерживая слезы, ответила:
– Хорошо.
– Только не нужно этого, – простонал Питер. – Дешевые манипуляции со мной не пройдут. Тем более, так плохо отыгранные.
Элис перестала притворяться, что хочет заплакать и закатила глаза.
– Ступай к себе, – сказал
Они поднялись на второй этаж, Питер шел за ней. Было темно. Горел один единственный ночник в конце коридора. Питер во тьме нащупал ручку своей двери, чуть повернул ее и, не разворачиваясь лицом к сестре, поинтересовался у нее:
– Кошмары?
– Да, – ответила Элис и ничего не добавила, как бы ей этого ни хотелось.
Питер не стал донимать ее расспросами, кивнул, провернул дверную ручку до конца и скрылся в своей комнате. В ней он ничего не обновлял. Даже плакаты с рок-группами, висевшие на стене еще со школьных времен, их он тоже оставил. Не покупал новое постельное белье вместо старого, которое когда-то было черным, но спустя время выцвело в серое. И ковер, ярко-красный ковер, который отец просто не выносил видеть в прихожей. Даже ночник стоял на своем месте, хотя он уже сто лет как им не пользовался, да и вообще не был уверен, что он в рабочем состоянии. Если бы не гложущее его чувство ностальгии, он бы счел эту комнату полной безвкусицей и давно все переменил.
Зайдя в комнату, Элис легла на кровать и подождала, пока брат уснет. Она знала (думала, что знала), что ему нужно не так много времени, как ей. Спустя десять минут она снова встала, взяла с полки книгу, раскрыла ее и достала оттуда, из вырезанного в ней тайника, маленькую бутылочку Джеймсона, из тех, что продают в продуктовых супермаркетах и ларьках на кассе, и, открутив крышку, прошептала сама себе:
– Видимо, сегодня мы и вправду «просто уснем».
Залпом она выпила все и легла спать.
Уильям Кайзер был владельцем собственного бара на окраине города, где собирались местные пьянчуги (или честные работящие люди) и приносили ему неплохие деньги. Аманда же была прокурором, соответственно, постоянно в разъездах и командировках, что в целом никак негативно не сказывалось на их отношениях. Но, кроме того, Уильям был еще и ценителем музыки своей молодости, и хоть он не навязывал свой вкус детям, Питер все же перенял его у отца. У Билла дома хранилась целая коллекция пластинок всевозможных музыкантов, даже тех, кого он не очень любил. Например, Боба Дилана. Бог знает, чем он ему не угодил. А вот Аманда Дилана просто обожала.
Все эти пластинки – а их было свыше ста – Питер поместил в стеллаж в своем магазине пластинок, который он заручился открыть еще с тех пор, как отец ушел из их жизни. И открыл.
Бар унаследовала Элис, потому что ее брат не желал заправлять местом, где каждая пятница оборачивается очередной дракой и битыми стаканами. По этой же причине Элис не позволила ему оформить бар в стиле кафешки из “Криминального чтива”, хотя он очень хотел.
“Не будешь работать – не будешь развлекаться,” сказала она тогда. И весьма справедливо. Так что Питер развлекся путем оформления своего магазинчика, с виду больше напоминавшего сувенирную лавку, хотя, в какой-то мере ею он и являлся. Там не выстраивалось огромных очередей, а иной раз бывало, что за весь день вообще никто не приходил. Все же времена винила прошли давно, у всех появились смартфоны и диски. Никто не видел в виниловых пластинках того очарования, какое видел в них Питер Кайзер.