Возмездие
Шрифт:
— …Теперь он в аду, Камилло, я уверен. Да, гадит в тапки дьяволу.
Альбино так и не смог понять, трунит епископ или глуп. Каждая его фраза звучала двусмысленно. Монах тихо спросил о клирике у Франческо Фантони, но тот, пожав плечами, ответил, что его преосвященство всегда отпускает ему его грехи, стало быть, с его стороны будет галантностью ответить ему тем же. Арминелли, спрошенный о епископе, заметил, что тот — свой человек у Петруччи, значит, всех устраивает, а вот Камилло Тонди на тот же вопрос рассеянно проронил, что дуракам обычно свойственно умничать, а вот дурачиться — это забавы людей с головой.
Однако самому Альбино так не показалось. Квирини
— Как удачлива твоя задница, Тонио! А мне этот бастард, римский визитатор, свалится на голову как кусок говна, теперь месяц никуда не выберусь из-за этого ублюдка. Так ещё и истерику мне закатил, почему, мол, фрески сыпятся в храме? А у меня лишних денег нет, одни потаскухи обходятся чёрт знает во сколько, а недавно я ещё и проигрался в пух и прах. Тратиться на иконы, когда и на блядей денег не хватает? Ну, не идиота ли прислали, а?
Альбино побледнел и торопливо отошёл: епископ внушал ему такое отвращение, что даже похожий на палача прокурор Монтинеро показался приличным человеком.
Как может человек Церкви произносить такие кощунства?
Между тем, весь день был заполнен увеселениями: везде кружились гимнасты и жонглёры, актёры разыгрывали пантомимы, столы на весенней поляне под тутовником ломились от яств и напитков. Несколько раз Альбино замечал Франческо, который то играл в кости с Монтинеро, то, к большому удивлению монаха, о чём-то секретничал с мессиром Марескотти. Видя Фантони рядом с этим человеком, Альбино мрачнел и на душе его мутнело.
Потом почти все сошлись на пустоши позади виллы Палески, где были устроены конные состязания. Альбино слышал какие-то препирательства и крики в зелёном шатре, позже оттуда вышли несколько одинаково одетых мужчин и пошли к лошадям.
Но всё очень быстро закончилось. Один всадник вырвался вперёд после первого же круга и после никому уже не дал себя обогнать, его чёрный жеребец, огромный и страшный, как конь Апокалипсиса, нёсся как ветер, и алая лента победителя спустя несколько мгновений затрепетала на его могучей шее.
Теперь Альбино узнал всадника. С коня спрыгнул Франческо Фантони. Он с улыбкой принимал поздравления и удивительной красоты седло с изогнутой лукой и позолоченными стременами. Прокурор же, как понял Альбино, поставил на победу Сверчка и сейчас подмигнул епископу Квирини, который тоже с довольной улыбкой опустил в карман несколько золотых монет.
После конных состязаний на поляне устроили танцы. Альбино выпил лишь два стакана вина за здоровье главы синьории Петруччи и совсем не чувствовал хмеля. Он старался не спускать глаз с Марескотти, Пьетро Грифоли, Паоло Сильвестри, Карло Донати и Никколо Линцано, но Марескотти вскоре тоже исчез вместе с хозяином дома Лучано Палески, надо полагать, для них внутри виллы было сервировано особое застолье.
Но остальные были перед ним: Сильвестри и Донати пили и мерзко судачили о женщинах, Никколо Линцано, краснощёкий молодчик с томными, словно нарисованными глазами, говорил только о лошадях и зло куражился над выигрышем Фантони, уверяя, что тот сжулил, обойдя его на два корпуса, хоть и не уточнял, как именно, а Пьетро Грифоли, широкоплечий, смуглый и темноволосый, с мутным нечитаемым взглядом, что-то шёпотом вещал слуге, почтительно склонившемуся перед ним. Все эти люди казались Альбино до странности одинаковыми, сходство усугублялось одинаковой одеждой и крупным сложением всех четверых.
— Этот мерзавец явно нарушил правила. Он и весит-то
— Ну, сто восемнадцать фунтов в нём, положим, есть, и ему же добавили веса на седле, — бросил Грифоли, думая, казалось, о своём. — А вот седло от Пульчи жаль, недурное, и надо же, досталось этому певуну, — сам он внимательно следил за стайкой девушек. — За дерзость наглому фигляру дать по зубам, конечно, не помешает…
Альбино проследил за взглядом Грифоли, и заметил, что он не спускает глаз с двух красоток — синьорины Лауры Палески, дочери хозяина, и ещё одной Лауры, из дома Четона, племянницы и наследницы известного в городе откупщика и родни самого Петруччи. Обе девицы ревновали друг к другу, но, как вскоре понял Альбино, причиной было не соперничество в красоте, а любовное состязание, ибо обе были явно влюблены в одного мужчину, и Альбино не составило труда понять, в какого именно. Обе строили глазки Франческо Фантони и вертелись вокруг него, но тот не отдавая предпочтения ни одной девице, оживлённо болтал с обеими.
В начавшихся танцах юноши приглашали девиц, и Альбино заметил, что Франческо, солировавший в гальярде и, без сомнения, бывший не только лучшим наездником, но и королём танцующих, кружился в танце с двумя Лаурами и прекрасно справлялся.
Карло Донати и Паоло Сильвестри стояли в тени дуба и перешёптывались, к ним подошли Пьетро Грифоли и Никколо Линцано, но тут, однако, к немалому смущению Альбино, какая-то девушка увлекла в круг танцующих его самого. Гальярду Альбино когда-то учила танцевать сестра, он, глядя на отплясывающих, вспомнил движения, но был, конечно, не очень ловок. Однако на смену его смущению пришёл испуг, едва он вблизи заметил лица перешёптывающихся охранников Марескотти. Все они смотрели на Фантони — исподлобья, угрожающе. Альбино обернулся на Франческо, ему показалось, что тот замечает, сколь сильно злит соперников, но не сильно взволнован этим.
— На гору Святого Николая с радостью Оправляются люди отовсюду: Кто с гитарой, кто с мандолиной — Все идут встречать рассвет. Какая красота на горе Святого Николая, И когда восходит солнце, захватывает дыхание!— распевали танцующие, хлопая в ладоши, и голос Франческо Фантони звенел громче всех.
Тут на поляне появились ещё три девушки, отмеченные явным сходством: стройные, большеглазые и очень миловидные. Но если двух из них сразу пригласили танцевать, то третью, самую, на взгляд Альбино, красивую, молодые люди избегали, как зачумлённую, резко отворачивались и торопливо отходили, почти отбегая. Между тем она походила на ангела с храмовых фресок: густые тёмные волосы зримо утяжеляли изящную головку, огромные глаза синели, как горные озера, она была столь прекрасна, что монах с трудом отвёл глаза, забормотав покаянную молитву.
Тем временем Франческо вскоре наскучило танцевать, он сел рядом с Альбино и принялся уписывать кусок лазаньи.
— А почему никто не пригласил танцевать эту красивую девушку? — тихо спросил у него монах, указывая глазами на сидящую у дальнего конца стола девицу. — Это же три сестры, да?
Тот усмехнулся и кивнул.
— Да, это Феличиана, Розамунда и Катарина Корсиньяно, — язвительно пояснил он, — дочки нашего подеста, как он сам говорит, его позор.
— Почему? — изумился Альбино.