Возьми меня в Калькутте
Шрифт:
– Геннадий! Сибиряк буден! Плыл в море однажды. Играл с Черным морем, плыл легко на спине, бездна над головой, бездна снизу. Плыл и попал в мертвую зыбь, в мертвое волнение, проклятое, темное. Ноги отказались работать, руки устали. Знал - тону, но кричать страшно. Волна меня поднимала, вдруг видел берег, всегда как в последний раз. Очнулся на песке...
Странно, в стихотворении "Хляб" не было этого мертвого ужаса, так отчетливо отражавшегося на лице Ганчо Мошкова..
Впрочем, что это я? Ведь Миша Веллер писал: личное потрясение.
Этот вечер стал переломным.
Ганчо
Поведение прозаика П. и поэта К. было замечено Ганчо Мошковым. Он встревожился. Негромко, что стоило ему определенных усилий, он спросил:
"У твоих известных коллег совсем нет слабостей?"
Я негромко ответил:
"У них есть некоторые слабости, но они стесняются."
"Скажи, - попросил Ганчо.
– Я хочу помочь твоим коллегам."
Я честно сказал:
"Они любят выпить, они хотят выпить, они мечтают выпить со всеми вами, но стесняются. Они не могут выпивать просто так, им нужна серьезная причина, им нужен повод для выпивки. Хотя бы официальные тост. Это их сразу раскрепощает. Ведь в искусстве они люди официальные."
Ганчо Мошков понимающе кивнул.
Повинуясь незримому приказу, молодые шуменские поэты густо сбились вокруг прозаика П. и поэта К. "Ваши книги, - услышал я взволнованные голоса, - учат жить! Мы выросли на ваших книгах! Мы собираемся и дальше на них расти. Давайте выпьем за книги, которые вы уже написали, за книги, которые вы пишете, за книги, которые вы еще будете писать."
Эти слова произвели волшебное впечатление.
Прозаик П. и поэт К. охотно подставили свои фужеры под непрерывно бьющую струю вина. Поэт К., впрочем, заметил:
"Но вы, болгары, должны помнить..."
– Дружба навсегда! Дружба завинаги!
"Но вы, болгары, должны помнить..."
Вечером следующего дня, вернувшись из Мадары, я увидел поэта К. и прозаика П. на завалинке нашего высотного отеля. Их окружала толпа молодых, совсем не уставших молодых поэтов. Впрочем, может быть, поэты менялись, приходя на встречу с П. и К. как на дежурство.
Я услышад:
– Дружба навсегда!
– Но вы, болгары, должны помнить...
– Дружба завинаги!
– Но вы, болгары, должны помнить...
Для меня день закончился в номере беловолосых шведских студенток, интересующихся искусством Средиземноморья. Я пил коньяк "Метакса" и печально играл на шотландской волынке. Бесстыжие беловолосые студентки занимались любовью. Любовь для них была крайне важной деталью, входящей
Не знаю, слышали ли вы о филодендроне селлоуме?
Этот редкий цветок встречается только в бразильской сельве, температура в глубине его чашечки в пору опыления поднимается до сорока шести градусов по Цельсию. Столько тепла не выделяет даже тучный человек, рискнувший заняться аэробикой. Мои беловолосые подружки заткнули рододендрон селлоум за пояс, или куда там еще можно заткнуть такое. А я пил греческий коньяк и печально играл на шотландской волынке...
Почему люди так часто боятся жить?
Шуменская неделя многое определила и в сюжетном течении моей будущей повести.
Не знаю, что повлияло больше - нежность, растворенная в южном воздухе, временное отсутствие партийной дисциплины или долгие тосты и лирические комментарии Ганчо Мошково, - но я, наконец, явственно увидел сюжет, явственно увидел героев.
Одним из героем будущей повести или романа непременно должен был оказаться частный сыщик, настолько хорошо знающий людей, что уже не нуждался в личном оружии. Крутой парнишка с десятью классами за плечами, с двумя курсами юрфака и, конечно, армией. Он терпеть не мог драчунов, но сам подраться любил. Естественно, был он при этом человеком тонким и понимающим. Если его просили разузнать, не встречается ли такая-то дама с таким-то вот подлецом, а если встречается, то не происходит ли между ними того-то и того-то, он, понятно, получал всю нужную информацию, не прибегая ни к насилию, ни к грубому обману.
Собственно, с этого и должна была начинаться повесть.
Некто Шурик, так звали героя, был срочно вызван в контору к шефу. Обычная комнатушка, снятая под офис. Пустая, а все равно тесная. Впрочем, из пятерых сотрудников частного детективного бюро четверо, как правило, всегда находились на заданиях, а что касается сейфов и прочего, шефу Шурика они были ни к чему - Роальд обладал невероятной памятью, кроме того, дома у него стоял недурной "Пентиум" с еще более сильной, чем у хозяина, памятью.
Я явственно видел шефа. Имя его было Роальд. В отличие от Шурика, он был груб. Даже вокзальные грузчики считали его грубым человеком. Но если честно, Роальд не был груб, просто он любил дисциплину. А на столе перед ним всегда лежала крупномасштабная топографическая карта города.
Войдя, Шурик расстегнул джинсовую куртку, но раздеваться не стал. Все равно куртку не на что было повесить.
– Ну?
– спросил он.
– Дерьмовые новости, - грубо ответил Роальд.
Шурик ухмыльнулся:
– После такого вступления все остальное выглядит, наверное, вполне приемлимым.
И спросил:
– Снова доктор Органзи?
– Нет, - отрезал Роальд.
– Скоков достал доктора. Завтра доктор выложит недостающие семь кусков.
– Тогда что?
– Сам прикинь.
Шурик прикинул:
– Люция Имантовна?
Роальд повеселел. Он любил, когда сотрудники его частного сыскного бюро думали.
– Ею и займешься.
– А Скоков?
– сразу увял Шурик.