«Возможна ли женщине мертвой хвала?..»: Воспоминания и стихи
Шрифт:
Над домом был очень страшный и интересный чердак, куда надо было влезать по приставной лестнице, с огромными расстояниями между перекладинами. Я долго не отваживалась добраться доверху, возвращалась с полдороги, но, набравшись духу, все же проникла туда с моим первым «женихом», Аркадием Петерс, мальчиком старше меня лет на семь.
На чердаке было много чудесных вещей, старая мебель, из которой можно было строить замки, старые книги с картинками, сломанные гипсовые фигуры, которых мы привлекали к нашим играм в качестве сторожей, гостей и солдат.
На чердак вход был запрещен, там было пыльно, много пауков. Я возвращалась оттуда в таком виде, что мне не позволяли садиться на стул, снимали двумя пальцами платье и сажали в ванну. Потом меня ставили в угол, но я не плакала, ковыряла стенку и радовалась, что можно не обедать [88] .
В спальне моего дяди было тоже много интересных вещей: кольца для гимнастики,
88
«Лютик рано стала проявлять признаки самостоятельности — пояснял А.А Смольевский. — В детстве она носила длинные распущенные волосы, завязанные большим бантом. В один прекрасный день она, ни у кого не спрашивая разрешения, отравилась к парикмахеру и довольно коротко обрезала волосы».
В маминой комнате был рояль, все тот же маленький «Мюльбах», на котором она с четырехлетнего возраста начала учиться. У нас собирались квартеты, квинтеты, бывали иногда певцы, но чаще приходили из казармы полковые знаменитости, как-то: мандолинисты, балалаечники, гитаристы и гармонисты. Они смущались непривычной обстановкой и стремились поскорее удрать. Впрочем, среди вестовых и денщиков у нас были искренние друзья. Вестовой, топивший печки, рассказывал мне такие чудесные сказки, что я их до сих пор помню. Денщики женились на няньках, кухарках и долго после окончания службы навещали и принимали нас. Я крестила ребят, не знаю только, где мои многочисленные крестники. Один денщик поднес моей матери коробку визитных карточек с трогательной надписью на крышке: «Милой моей барани преданный Михаил Рысин» [89] . Этими карточками, сделанными с большим вкусом, моя мать пользовалась очень долго.
89
Рысин Михаил — рядовой 1-го железнодорожного полка, денщик А.Ф. Львова. Был женат на кухарке Львовых Зосе, сестре первой няни О. Вексель — Маши (примеч. А. С.). Сохранена авторская орфография.
В Гатчине у нас было довольно много знакомых. Самыми интересными из них я считаю семью Шуберских [90] . М-me Шуберская, Душа, рожденная княжна Хилкова, мамина большая приятельница, была очень некрасива, но обаятельна: в детстве ее не уберегли от черной оспы и все ее лицо, несмотря на многочисленные попытки это исправить, было изрыто рябинами. Она была несчастна в браке (это понимала даже я), жила на разных половинах с мужем, и мало занималась детьми. Паша Шуберская, ее дочь, моя первая подруга, была одних лет со мной. Одно время у нас была общая француженка, общие прогулки и общее воспитание. Ее младший брат, Андрей, только что родился и был толстым, бело-розовым бэби. Это был один из немногих малышей, к которому меня близко подпускали, я смотрела, как его купают, кормят и одевают.
90
Шуберский Владимир Петрович — инженер путей сообщения в 1895–1905 гг., в 1900-х годах организатор и первый директор Российского товарищества воздухоплавания. Шуберская Евдокия (Д уша) Михайловна, дочь князя М.И. Х илкова, действительного тайного советника, сенатора (примеч. А.С). Хилков Михаил Иванович (1834–1909) — государственный деятель, министр путей сообщения в 1895–1905 гг.
В гостиной у них круглый год пахло сиренью, в маленьких оранжереях к Рождеству расцветали гиацинты, созревали огурцы и земляника. В большом саду нам позволяли играть одним. Мы этим широко пользовались. Раз, на похоронах куклы, мы оборвали все цветы, садовник жаловался, но никто мне не сказал ни слова.
В этом доме у самого вокзала я пережила свою первую драму. Однажды вечером за мной пришел денщик и сообщил мне, что моя мать и мой дядя поженились [91] ; они только что вернулись из Петербурга с массой цветов, и что у нас дома гости. Я не хотела возвращаться домой. Я не хотела видеть своего дядю, мне казалось, что мама умерла.
91
Ю.Ф. Львова вышла замуж за А.Ф. Львова-младшего в 1908 г. (из пояс. А.С.).
Более легким знакомством было семейство вдовы Петерс [92] .
92
Возможно, Мария Афанасьевна Петерс, жена полковника, проживавшая в Гатчине, ул. Николаевская, 19.
Меня посвящали в правила игры, я была серьезна, но весело не было. Лучше было плавать по морю — ковру — в опрокинутых санках, изображавших пароход, или слушать мамину музыку перед сном, или ходить с няней Оней в Приорат [93] или в сторожку железнодорожного мастера — ее отца. Там всегда пахло свежим черным хлебом, испеченным в русской печке на капустных листьях. Только там я с удовольствием пила холодное молоко, казавшееся таким вкусным после прогулки. У них было много икон, украшенных бумажными розами, белые деревянные столы и скамьи и классический комод, покрытый вязаной скатертью и уставленный фотографиями солдат с остановившимся взглядом, и старушек с буфами на рукавах.
93
Приорат — уникальное земляное сооружение, автором которого был Н.А. Львов (см. примеч. 76) — двоюродный прадед отчима О. Ваксель.
В этом доме я впервые пережила ревность (лет 5). Сестра моей няньки вздумала меня дразнить: она говорила, что Оня скоро от меня уйдет, что она будет жить у другой, хорошей девочки. Я схватила со стола ножницы и бросила в руку моей обидчицы. Ножницы застряли, когда их вынули, пошла кровь, девушка плакала от боли, меня сгребли и увели домой. Дома я ревела, пришлось рассказать маме; меня перестали пускать.
Приятным гостем я считала старичка Андре-де Бюи-Гинглад [94] : он приезжал в высоком шарабане и увозил меня кататься. Иногда меня брали в теннис-клуб, где мой отчим проводил много времени. Но было скучно и жаль мальчишек, бегавших за шарами. Я предпочитала сетку в Приорате, там была мачта как на корабле и ванты, а под ней большая веревочная сетка. Дети взбирались, кто, как высоко мог, пролезали наружу, висли на руках, потом прыгали вниз. Верхом ловкости считалось влезть на площадку наверху мачты и соскользнуть по стальному наклонному тросу на одних руках, обернутых носовым платком.
94
Вероятно, Андро-де-Бюи-Гинглятт Владимир Евгеньевич — генерал-майор, помощник начальника Дворцового управления Министерства Императорского двора и уделов (Гатчина), товарищ председателя гатчинского отделения братства во имя Пресвятой Богородицы.
Отчим получил разрешение на осмотр гатчинского дворца. Решено было взять с собой и меня. Признаюсь, что это было напрасно, пышные мрачноватые анфилады меня только утомили, но отнюдь не понравились. Впоследствии я много раз там бывала, но первое впечатление детства сказывалось каждый раз, несмотря на вполне сознательное отношение к окружавшим меня историческим предметам. А понравился мне прудик в саду, в который бросали медные деньги, и грот, сложенный из пористого камня.
Взрослые говорили о единственной привычке Павла, будто бы передавшейся Николаю II [95] — нюхать все, а особенно свои руки после рукопожатий. Приорат с его холмами казался мне прекрасным и огромным. Летом там было много детей, цветов и велосипедистов, зимою — каток.
95
Российские императоры — Павел I (Павел Петрович, 1754–1801) и его праправнук Николай II (Романов Николай Александрович, 1868–1918).
Я не помню, как я училась бегать на коньках, по-видимому, легко, зато свой вид точно могу описать: у меня были ботинки на шнурках до колен, коньки «Снегурочка», красная шубка с пелеринкой, отделанная каракулем, такая же круглая с ушами шапочка и маленькая муфта на шнурке. Идти через весь город с коньками было большим удовольствием, чем кататься. Но я пыталась даже танцевать на льду, хотя танцевать не умела. Какие-то досужие молодые люди для смеху кружили меня и, видимо, развлекались за мой счет.