«Возможна ли женщине мертвой хвала?..»: Воспоминания и стихи
Шрифт:
Ферма находилась среди парка и была излюбленным местом для завтраков у дачников. А.Ф. Смольевский стал наконец, видим и доступен. Ровно в десять утра он отправлялся на поезд, около трех возвращался, проводил три-четыре часа на теннисной площадке, восхищая своим белым костюмом и мальчишеской подвижностью. Потом он переодевался и уезжал опять в город развлекаться. Когда он возвращался, я не знаю — в девять часов меня укладывали спать. В этом вопросе, и только в этом, со мною были строги. Во всем остальном, как-то: в выборе книг, отлучках из дома — мне предоставлялась полная свобода.
Я уже перечитала всего Толстого, Тургенева, Гончарова; Чехов до сих пор остался моим любимым автором.
Однажды мы были приглашены к «Арсеньке», как называли его ученики школы Левицкой, на специально для нас устроенный шоколад. Мы явились к нему ряжеными, нацепив на себя платья наших мамаш. Мы надели корсеты и подсунули подушки вместо бюстов. Наступая на подол, путаясь в юбках, мы с хохотом ворвались в его маленькую квартирку, напугав его хозяйку, старую немку, Fraulein Лундберг [179] . Мы перерыли у него все ящики, съели весь найденный шоколад, взяли с него обещание, что он будет привозить еще (обещание, добросовестно им выполненное), и, перевернув все вверх дном, убежали так же быстро, как появились. На лестнице я потеряла корсет через ноги, и это обстоятельство сыграло впоследствии большую роль в моей жизни. «Арсенька» [180]
179
В отличие от Смольевского-старшего, жена звала А.А. Смольевского Арсюней и Арсюнькой, хотя его детское имя Асик (он же прилюдно ее звал по имени-отчеству, а сокровенно — Талонька — производное от Наталии).
180
Вероятно, фрейлейн Лундберг, которая в адресной книге «Весь Петербург» за 1910 г. указана как Лундберг Лаура Бернгардовна.
181
В машинописи стихотворение дано в несколько иной редакции, датировано 10 июня 1915 г. с пометкой: Царское Село.
Конечно, я тщательно скрывала свой интерес к его особе и не ждала уже, чтобы ко мне относились как к взрослой. Но и Арсений не казался мне способным на грубость. Я с любопытством и ревностью наблюдала его шуточные ухаживания за взрослыми барышнями. Серьезно он ни за кем не ухаживал, потому что был в то время влюблен в некрасивую и немолодую учительницу музыки, любовницу его приятеля. Я догадывалась и об этом и с сочувствием и интересом наблюдала изменения в его настроениях в зависимости от ее поведения. Я знала, что она вместе с его приятелем смеется над ним, а он этого не замечает. Впоследствии я узнала из его дневников, как начался этот неудачный роман, единственный в его жизни роман.
Между тем мой отчим уехал на фронт, получив командование бронепоездом в Карпатах, моя мать собиралась переезжать в Петроград, а меня и девочек Пушкиных готовили к поступлению в институт [182] . Мне очень жаль было уезжать из Царского, казалось, что с этим отъездом кончается мое детство. Фактически оно кончилось уже давно, но мне казалось, что я могу еще быть как все дети — играть, ни о чем не помнить. Около этого времени появился снова мой отец, амнистированный, получивший право поступить в полк, обновленный, но сильно постаревший, с проседью в волосах.
182
Екатерининский институт благородных девиц — закрытое среднее учебное заведение (Училище ордена св. Екатерины основано в 1798 г.; набережная р. Фонтанки, 36, ныне в этом здании филиал Российской национальной библиотеки [РНБ]) В институт принимались девочки 10–16 лет. О. Ваксель была принята как дочь офицера-фронтовика (из поясн. А. С.) Окончившие семилетний курс получали звание домашних наставниц. А.А. Смольевский в воспоминаниях о подруге матери Е.В. Масловской (см. примеч. 196) писал, что она и ее сестра Ирина «были четвертым поколением из их семьи, которое училось в этом институте — они, их мать, бабушка и прабабушка. Здание на Фонтанке строил Кваренги. Институт сохранял порядки, форму в том виде, как это было при его основании во времена Марии Федоровны, жены Павла I. Девочек водили в камлотовых платьях, которые можно было поставить на пол, и они стояли. По утрам умывались холодной водой, волосы девочкам расчесывали специальные горничные. Каждый класс занимался по полгода в помещениях, выходивших окнами на Фонтанку, по полгода — в помещениях с окнами во двор и сад. Два раза в неделю воспитанниц могли посещать родители и знакомые — по четвергам и воскресеньям» (коммент. А. С.). Масловская Ирина Владимировна (в браке Чернышева, 1905–1996) — младшая сестра Е.В. Масловской (примеч. А. С.). Кваренги Джакомо (1744–1817) — итальянский архитектор, с 1799 г. работал в России. Почетный вольный общник ИАХ (1805). Камлот — плотная шерстяная или полушерстяная ткань, вырабатывавшаяся в XIX в. для пошива верхней одежды.
Одновременно с нашим переездом мне было объявлено о том, что я буду жить в институте. Я была огорчена и испугана, мне совсем не хотелось отрываться от матери, которую я и так редко видела.
Перед экзаменами меня всячески ублажали, устраивали мою новую комнату, катали в автомобиле, водили в театры, но все это не заставляло меня забыть о предстоящем одиночестве.
На деле все оказалось не так страшно. Еще в вестибюле института я столкнулась лицом к лицу с Олей Ухтомской, девочкой, с которой я училась в Царской приготовительной школе. Она поступала в тот же класс, что и я, и на первых порах помогла справиться с тоской по дому. Потом ее сменили более интересные девочки, ставшие моими подругами. Вавуля и Ксана учились в старших классах, и я видела их только издали в столовой или в зале. Иногда на приеме мы сидели вместе.
Институтский день
За четыре месяца до Рождества я ни разу не была дома. Благодаря размеренному образу жизни, простому столу, достаточному движению, я очень поздоровела. Нас поднимали в восемь часов, полчаса были на мытье и одевание, потом молитва и утренний чай. Молитва в большой зале для всего института сразу, на ней присутствовали обе инспектрисы, а иногда и начальница. Из дортуара в зал и из зала в столовую и вообще всюду, даже в баню, шли парами. Молитва была длинная, читали ее по очереди вслух, и было большим позором не знать ее наизусть.
Утренний завтрак состоял из кружки чая, французской булки, кусочка масла и кусочка сыру или немного рубленой солонины [183] . Кроме того, мы могли брать к завтраку свое масло, хранившееся тут же в специальных шкафах, куда допускались только дежурные, также яйца и
После чая все расходились по классам и начинались уроки. Чаще всего первым уроком был Закон Божий. Батюшка, полуседой любопытный старичок, очень снисходительно ставил отметки. У меня, несмотря на то, что я уроков никогда не учила, по Закону Божьему было круглое 12 [184] . Если боялись отвечать, ставили на подоконник какую-нибудь игрушку, батюшка заинтересовывался, и за его расспросами проходило некоторое время. Во время урока полагалось держать на столе книги, относящиеся только к данному предмету, но мы умудрялись во время уроков даже читать [185] , сбивать масло, делать маникюр и вышивать, каждая по своей склонности. Единственный раз я попалась в чтении: на уроке арифметики, которую терпеть не могла, у меня отняли книгу Метерлинка. Хорошо еще, что это, потому что могла им попасться и «Афродита» Пьера Луи, или «Chansons de Bilitis» [186] . После уроков был завтрак из двух блюд, потом прогулка. Прогулка по институтскому саду парами, старшие по одному кругу, младшие по другому. Осенью и зимой по всем дорожкам были проложены деревянные мостки.
183
Утренний чай начинался в 8 ч после подъема, туалета и молитвы. В связи с институтскими завтраками А.А. Смольевский вспоминал такой случай. Однажды одноклассница О. Ваксель Е.В. Масловская, навестившая его с женой в квартире на пр. Науки (см.: «От комментатора»), заметила: «По дороге к вам, я проезжала на трамвае мимо фермы Бенуа, оттуда в наш институт каждый день привозили в бутылочках кефир к завтраку…» (коммент. А.С.). Ферма Бенуа — Лесная ферма архитектора Ю.Ю. Бенуа (1890-е годы, пр. Бенуа, ныне Тихорецкии пр., 9).
184
Занятия проходили с 9 ч до 11 ч 30 мин и с 14 ч до 15 ч 30 мин, подготовление уроков, занятия танцами и пением длились с 18 ч до ужина (20 ч). Законоучитель протоиерей Василий Михайлович Темномеров. По принятой в гимназиях и училищах 12-балльной системе оценок 12-й балл был высшим. «Лютик хорошо училась, — вспоминала Е.В. Масловская. — Помню, когда она отвечала урок, говорила медленно и уверенно. Была талантлива, писала стихи» (Готхард H.Л. Об Ольге Ваксель // Лит. учеба. 1991. Kн.1.C. 169).
185
Начитанность О. Ваксель отмечали многие из ее современников. А.А. Смольевский, в частности, приводил мнение брата O. Мандельштама (см. примеч. 194): «Она была очень начитана (недаром Евг[ений] Эм[ильевич] Мандельштам писал, что Лютик в 12 лет была развита не по возрасту)… <…>…Была развитее своих сверстниц по Екатерининскому институту» и что она «заказывала много серьезных книг. Институтки в то время увлекались чтением Чарской», против чего возражала Ю.Ф. Львова (коммент. А. С.). Чарская (наст, фамилия Чурилова) Лидия Алексеевна (1875–1937) — актриса Александринского театра, писатель. Первая книга «Записки институтки» (1902) стала, как принято говорить, бестселлером. Автор многочисленных и популярных
романов, повестей и рассказов для юношества. Ее книги — «Княжна Джаваха», «Люда Власовская», «Ради семьи», «Газават» и другие рекомендовались Министерством народного образования для библиотек школ и гимназий. Чарская отразила вкусы массового читателя 1900-х годов. Б.С. Житков в письмах 1920-х годов отозвался о ее творчестве: «Дрянь книги, но если девчонки до сих пор над ними плачут — значит нужны» (Сто поэтесс Серебряного века: Антология. СПб., 1996. С. 272).
186
Метерлинк Морис (1862–1949) — франко-бельгийский писатель, символист; драматург, лауреат Нобелевской премии (1911). Пьер Луис (1870–1925) — французский писатель, поэт и драматург. Сборник стихотворений в прозе «Песни Билитис» (1894) и роман «Афродита» — наиболее известные его произведения, возбудившие интерес к «прекрасному бесстыдству античной культуры» (А.Н. Бенуа). Современники осуждали произведения поэта как безнравственные.
Мы надевали суконные в талью жакетки с воротниками из «фо-барашка», шапочки пирожком и резиновые ботики с ушками. Иногда полагалась муфта, на шнурке. Многие уклонялись от прогулки под разными предлогами, для того, чтобы не топтаться на пятачке, прибегали к разным хитростям. Иногда я тоже поддавалась искушению почитать или порисовать в свободное время. Большинство из негуляющих собирались в зале, где можно было бегать, играть на рояле [187] , прогуливаться или читать или вышивать. Здесь собиралась младшая половина института. Это был летучий клуб — беспокойный, любящий посплетничать и придумать сообща большую шалость.
187
Среди многих талантов, унаследованных О. Ваксель, был и музыкальный, о котором она в своих воспоминаниях умалчивает. «…В детстве Лютик училась игре на скрипке у Вальтера, автора начальной школы скрипичной игры “Первая позиция”». «Мама ничего не говорит об уроках игры на скрипке у Вальтера, о том, как и у кого она училась игре на фортепиано. Во времена моего детства у нее уже не было своей скрипки; я помню, как она раскрывала футляр скрипки Бурчика (Б.М. Энкина. — Е.Ч. см. примеч. 335)…На бабушкином рояле она быстро подбирала очень грамотный, как я могу теперь судить, аккомпанемент к песенкам легкого жанра, играла танцы. «…Я несколько раз слышал, как мама играла по слуху на рояле. Репертуар был далеко не классический, а довольно легковесный, вроде фокстрота “Шума полны бульвары, ходят, смеются пары…”; она напевала песенки… вальс-бостон “Рамона”; пела частушки… Помню, что она недурно свистела неаполитанские песни, чаще всего “О, Sole mio”» (коммент. А. С.). Вальтер Виктор Григорьевич (1865–1935) — скрипач, музыкальный критик, концертмейстер оркестра Мариинского театра (с 1890). Участник квартета (первая скрипка) «Русских камерных вечеров» в Петербурге. С 1925 г. жил в Париже.
После большой перемены были опять уроки до обеда. На обед нам давали три блюда, причем следили, чтобы все всё ели, после обеда можно было есть свои фрукты и конфеты. Потом был свободный час в классе или в зале, после которого до самого сна нужно было готовить уроки. Классные дамы, немецкие и французские [188] , дежурили через день, весь класс делился на два лагеря — приверженцев той или другой. Я предпочитала немецкую из многих соображений. Во-первых, она была молода, умна, изящна, во-вторых, относилась к нам очень сердечно, помогала готовить уроки и разбираться во многих вопросах, и, наконец, она была единственным человеком в институте, связывавшим нас с действительностью: она читала нам газеты и рассказывала случаи из жизни, не слишком тенденциозные, но поучительные. С ней можно было говорить о чем угодно — казалось, она все понимала и все знала. У нее было забавное прозвище — «Фикса», потому что в первые дни своего появления она часто говорила: Fix, fix, Kinder [189] !
188
Преподавателем немецкою языка и литературы Екатерининского училища в 1916 г. была Эмма Карловна Волленберг, французского языка и литературы — А.М. Ронжье, Шарлота-Луиза Фребелиус и Мария Антуан[етта или Антуановна] Демаре.
189
«Живо, живо, дети!» (нем.).