«Возможна ли женщине мертвой хвала?..»: Воспоминания и стихи
Шрифт:
Я нашла все телефоны, звонила всюду, но нигде его не оказалось. Я уже собралась ложиться спать, как вдруг с черного хода позвонили, и моя мать говорила с кем-то неприятным резким тоном. Я вскочила. Мне послышался знакомый акцент. Я побежала узнать, в чем дело — оказалось, что это Христиан, желает меня навестить в двенадцатом часу ночи. Я понимаю, почему моя мать была так возмущена: позже восьми вечера неудобно ходить в гости, по ее представлениям. В такой час можно прийти только в бардак. Я накинула пальто и вышла проводить Христиана, чтобы не обидеть отказом в приёме. Он только что был у Нат. Ал., и это она дала ему эту блестящую идею — пойти ко мне так поздно.
Мы шли вокруг Таврического сада, он был немного пьян и возбужден, вероятно, отказами Нат. Ал., и хотел, чтобы я поехала к нему сейчас же. Мне было очень грустно, потому что я его не интересовала сама по себе. Мне была совершенно ясна картина его мыслей и представлений. В них не было ничего для меня лестного. Но я сказала ему, что завтра, если он хочет, мы можем провести вечер вместе, начав с концерта моей матери. Он уехал в трамвае, а я тихонько побрела домой, еще чувствуя на губах его нетерпеливые поцелуи, относившиеся не ко мне, а так,
Вечером мы встретились на углу Невского и пошли на концерт, хотя моя мать категорически отказалась дать для него билет. Я достала билет сама, и мы слушали испанскую музыку, которую я очень любила [416] . Потом мы вышли и не знали, что делать. Мы прошлись пешком до его квартиры на Английской набережной [417] и вошли. Довольно вяло, видимо, удовлетворившись накануне, он взял меня при свете свеч. Но все-таки, несмотря на его явную неохоту быть более нежным или дать себе труд создать мне хоть иллюзию увлечения, я испытала настоящее блаженство, целуя при свете свеч его худощавые плечи и милые глаза, уже принесшие мне столько огорчений. Я, сжавшись на диване, слышала, как он шуршал презервативом, как он поставил греться воду, для того, чтобы «после» вымыться. Все это было оскорбительным, никогда не испытанным, но я нашла в себе достаточно любви, чтобы вынести. Потом я лежала рядом с ним, притаившись, чтобы не разбудить его, и не спала всю ночь. Я была в ужасе от всего, что со мной произошло, но я уже любила этого сухого, методического человека, бессознательно оскорблявшего меня всем своим поведением.
416
Судя по уточнению из текста ниже о месте встречи на углу Невского и Литейного проспектов, концерт проходил в СоРабИсе. «В концертах испанской и мексиканской песни 1931–1932 гг., в которых участвовали бабушка Юлия Федоровна — автор обработок и аккомпаниатор, певцы Наталия Васильевна Соколова (контральто) и Евгений Михайлович Шеванд ин, мамин приятель (тенор), выступал еще и Константин Николаевич Державин, предварявший концерты необходимыми небольшими лекциями; иногда вместо Шевандина теноровые партии исполнял Николай Николаевич Рождественский» (коммент. А. С.). Е.М. Шевандин — физик, в 1950-х годах публиковал статьи в журнале «Техническая физика» (примеч. А. С.). Державин Константин Николаевич (1903–1956) — литературовед, переводчик, сценарист и театровед.
417
На наб. Красного Флота (Английской), 64, в здании бывшего шведского посольства находилось консульство Швеции, осуществлявшее прием по будням с 10 до 13 ч., кроме пятницы. Норвежское консульство не имело в Ленинграде собственного здания и занимало кв. № 1 в бывшем доходном доме на ул. Гоголя (М. Морская), 7. Здесь же жил норвежский консул Федор Иванович Платоу (передававший семье О. Ваксель сведения из Норвегии после ее отъезда в Осло). Возможно, по этой причине Вистендалю было предоставлено помещение при шведском консульстве. На фотографии, сделанной в апреле 1932 г., О. Ваксель стоит в пальто с богатой меховой оторочкой на Английской набережной близ шведского консульства. Вдали — здание Академии художеств и Благовещенский мост.
Мой отъезд должен был состояться 17-го мая, билеты уже были, запасы на дорогу и первое время нам покупались ежедневно. Вечером 16-го я снова встретилась с Христианом, мне было необходимо сказать ему о себе и о моем чувстве к нему; я готова была остаться, не уехать, хотя обещание связывало меня — что я привезла бы с собой моему мужу? Но если даже я уеду, мне необходимо освободиться от этой тяжести, давившей меня невыносимо.
Мы встретились опять на углу Литейного и Невского, и пошли к Лёле Масловской [418] , которую я предупредила по телефону Ее муж [419] был дома и сидел молча в кресле, очень редко вставляя слово, мы болтали, Лёле, видимо, понравился Христиан, и они нашли много общих тем. Потом мы втроем пошли гулять на набережную, и зашли к нему ненадолго. Говорили о литературе и об искусстве, об архитектуре и истории. Все эти темы были близки нам всем, мы были почти достойными друг друга собеседниками. Мы проводили Лелю до дома, зайдя предварительно в какой-то ресторанчик, чтобы купить на ужин ее мужу какой-то рыбы (магазины были уже закрыты).
418
До 1930 г. Поповы жили на Невском пр. (пр. 25 Октября), 40 (см. примеч. 419). «Позднее, примерно в 1930 г., Поповы переехали в дом на Невском, угол ул. Желябова, в квартиру на втором этаже (№ 179?). Теперь там “Салон причесок”, а когда-то находились помещения книжной лавки Смирдина. Вход был со двора. На входной двери дощечка: “Егор Егорович Дерикер”… Егор Егорович, муж Марии Дмитриевны (см. примеч. 196), тети Мани… был сыном известного в свое время гомеопата… Я помню Егора Егоровича, дядю Жоржа, почтенным стариком… Они с Марией Дмитриевной занимали небольшую тесно заставленную комнату с одним окном, а тетя Леля с Андреем Афанасьевичем — комнату побольше, где были окно и балконная дверь. С балкона открывался вид — слева на Петеркирхе, справа — на Невский, на Казанский собор и скверик с фонтаном перед ним. Тогда по Невскому ходили трамваи; в 1934 году перед Казанским собором был устроен “Лагерь челюскинцев”, воспроизводивший их лагерь на льду у Северного полюса» (коммент. А. С.). 24 июня 1934 г в Ленинграде проходила торжественная встреча участников рейса парохода «Челюскин».
419
Попов Андрей Афанасьевич — первый муж Е.В. Масловской, уполномоченный А.К.О., видный советский
Потом мы оказались вдвоем с Христианом, и я сообщила ему, что влюблена в него, как девчонка. В первый раз в жизни он слышал подобное признание и не знал, как на него реагировать. Он никак не мог принять этого всерьез, но все же хотел выслушать все, что я могу ему сказать. По дороге к нему на извозчике я в нескольких словах рассказала ему свою биографию, потом, когда мы сидели у него, я со слезами и большим волненьем объяснила ему, когда и почему я так быстро и так сильно увлеклась им. Он был очень серьёзен и внимателен.
Я почувствовала большое облегчение оттого, что могла высказаться, я ничего не ждала, я ничего не хотела, только побыть с ним несколько часов и проститься, быть может, навсегда. Я так остро переживала этот момент, так благодарна была ему за эти проблески человеческого отношения, которых никак не ожидала. Я вложила всю горячность своего увлечения в ласки, которыми осыпала его, и он сам был теперь ближе, нежнее и человечнее. Это было потрясающее счастье, после которого можно было умереть без сожаления или пережить долгую и скучную жизнь, согреваясь одним воспоминанием о нем. Я спала урывками, просыпаясь с блаженной улыбкой; видела его во сне, как будто мы не расставались.
За эту ночь я прожила целый век непрерывной радости. Утром я чувствовала, что мы были уже друзьями. Еще не было окончательно сломлено его недоверие, слишком необычным и стремительным показалось западному человеку моё поведение, но все же он был, несомненно, хорошо ко мне расположен. Мы встали рано, потому что его комнаты помещались за канцелярией, через которую надо было проходить, и в 9 ч[асов] там появлялись посторонние.
Мы вышли на набережную в чудесное голубое утро. Мне надо было еще сделать несколько покупок в дорогу, и мы вместе пошли на рынок, потом сидели в Екатерининском сквере, греясь на солнце, в ожидании, пока откроются магазины. Мы говорили о многом, не помню уже о чем, но все приобретало для меня какое-то особое значение. Наконец он довел меня до трамвая — надо было все-таки явиться домой — и поцеловал мне руку на прощанье. Я завещала ему встречаться с Еленой Владимировной (Лелей), и он обещал это исполнить.
На вокзал пришла меня провожать Леля, и я просила ее поберечь мое сокровище [420] . Она обещала. Мы остались в купе с Асей, который поедал шоколад, принесённый Лелей. Он во второй раз уже отправлялся в такое дальнее Путешествие, теперь уже более сознательно — ему было 7 с половиной лет. В Москве, где надо было пересаживаться, нас ожидал ряд трудностей. Мне удалось получить все же плацкарту по чужой броне, оставшейся неиспользованной, за 5 минут до отхода поезда.
420
А.А. Смольевский спрашивал Е.В. Масловскую о встречах с Вистендалем, и та отвечала следующее: «Да, я с ним встречалась, мы разговаривали о Лютике» (коммент. А. С.).
В вагоне, куда мы прибежали вслед за мчавшимися галопом носильщиками, была странная компания: краснофлотец и красный командир с гармоникой. В других отделениях была самая разношерстная публика. Но наши попутчики оказались очень милы, в большинстве, возились с Асей, делали множество мелких услуг, однако при первой возможности мы перебралась в отдельное двухместное купе, в котором и доехали. В дальнем поезде, идущем 12 суток, складывается довольно своеобразный быт. Не говоря о том, что в конце концов все становятся знакомыми, все делятся на группы по вкусам, образованию, положению. И здесь ходили друг к другу в гости, где играли в карты и выпивали, где просто болтали и пели хором, в редких случаях флиртовали. К концу пути Ася подружился накрепко с двумя молодыми инженерами, ехавшими в дальнюю экспедицию, и приводил их болтать ко мне. У нас, конечно, нашлись общие знакомые в Ленинграде. Без этого никак нельзя. Мир так тесен, что в определенных кругах все знают друг друга.
В Хабаровске, на последних сутках нашего пути села молодая дама [421] с десятилетним мальчиком. Ася с ним моментально подружился. Уже подъезжая к Владивостоку [422] , я стояла в коридоре и смотрела из окна на дачные местности, в которых, быть может, мне предстояло жить. Хабаровская дама тоже вышла, и мы разговорились. Она сказала о себе, что едет к мужу, что он большой инженер и вечно в разъездах, что в Хабаровске у нее прекрасная квартира, что она очень скучает, не имея подходящей компании.
421
Полянская Вера Григорьевна — жена инженера Ивана Петровича Полянского.
422
Владивосток расположен амфитеатром на сопках южной оконечности полуострова Муравьева-Амурского, вокруг бухты Золотой Рог и вдоль восточного побережья Амурского залива.