Вознесение
Шрифт:
— Сучка редкостная, согласен, — улыбнулся я, протягивая руку и пальцем делая “Чпоньк!” бывшей проститутке по носу. — Но кроме хитрости и красивого тела у неё ничего нет. Обычно это уже немало, но, надеюсь, ты достаточно умён, чтобы не попасться на ту же уловку во второй раз?
— Нет…
— Ну и отпусти, — я наклонился к нему и следующие слова уже прошептал на ухо, — когда закончим — убьёшь её, если захочешь.
Пальцы Париса разжались и Инес, хватая ртом воздух, откинулась на подушки.
— Прошу простить моего друга, — улыбнулся я девушке. — Клянусь своей Истиной,
— Спасибо, Альрат, — отдышавшись, улыбнулась она, не спеша вновь прикрываться и демонстрируя мне все прелести своего нагого тела.
— Вот уж точно — редкостная сучка, — выдала вдруг Тала, которая, уперев руки в боки, стояла на прикроватной тумбе и недовольно глядела на Инес.
Я нахмурился.
— Маленькие девочки не должны говорить такие слова. Мы с тобой об этом уже говорили, но, похоже, недостаточно. Обсудим, когда всё закончится. — Я погрозил ей пальцем, после чего повернулся к Парису. — Как поступим? Вдвоём идти к твоим родителям через всё поместье, думаю, не вариант.
— Моя мать знает, что ты спишь с отцом? — немного помолчав, видимо собираясь с мыслями, чтобы задать подобный вопрос, поинтересовался однорукий.
— Знает, — кивнула Инес, не задумавшись ни на секунду.
Меня, впрочем, было не обмануть даже столь искусной актёрской игрой.
— Она врёт.
На меня обратился недовольный взгляд. Я отводить глаза не собирался.
— Подозревает, — вздохнула девушка наконец.
— А отец знает, что ты спишь с Пименом?
— Нет, — покачала головой Инес, мельком глянув на меня.
— Ты можешь скажешь хоть что-то, брат?! — Парис, похоже, не выдержал того, что придурок и рохля ведёт себя как придурок и рохля.
— А? — старший братец-идиот будто бы спал до сих пор. Когда его окликнули, он дёрнулся, забегали глазки, он подтянул под подбородок одеяло и блеющим голосом залепетал какую-то невнятицу. — А я как бы… ничего? Просто, понимаешь… Инес, она такая… ну, ты знаешь. И, в общем… так получилось, что я… вернее, она… ну… это самое. А отец, он… да, конечно, хотя, с другой стороны это, разумеется… ну… и мама, конечно, тоже… но это всё-таки такое дело… ты ведь понимаешь…
— Ой, заткни хлеборезку, все всё про тебя уже поняли! — рыкнул я, протянув руку и хлопнув плоской стороной алебарды бесхарактерную сволочь по маковке. — Честно слово, если ты ещё хоть слово скажешь, я тебя из одного идиота в двух полуидиотов превращу! Вставай давай, и впервые в жизни сделай что-то полезное. Метнись кабанчиком к своему отцу и приведи его сюда, без матери, одного. Сделаешь — и я подумаю о том, чтобы счесть тебя хотя бы минимально полезным. И только попробуй сказать что-то о нас, иначе до самой своей преждевременной смерти в евнухах проходишь!
Максимально меня бесили не предатели и не подлецы, а такие вот безвольные хлюпики. Пимен ведь определённо был довольно силён. По крайней мере достаточно, чтобы попытаться дать отпор. Однако вместо этого он поспешно соскочил с кровати и, даже не попытавшись сказать что-то против, бросился одеваться. В глазах проводившей его взглядом Инес отчётливо читалось презрение. Когда же дверь за Пименом закрылась,
— Не против, если я оденусь?
— Да…
— Против, — перебил я Париса. — Мне лично нравится то, что я вижу.
— Папа!
— Что опять? — я повернулся к Тале. — Во-первых, ты наказана, а во-вторых, почему я не могу насладиться столько красивым зрелищем?
— Хотя бы потому, что Парису это определённо неприятно!
Я посмотрел на однорукого.
— Тебе это неприятно?
— Ну… — он явно смутился. — Вообще-то да.
Я пожал плечами.
— И почему? Я с ней спать не собираюсь, не переживай. Просто она красива, ты не можешь этого отрицать. Позволять ей одеваться — это как занавешивать тряпкой прекрасную картину. К тому же одежда нужна не только для того, чтобы было тепло и ничего не болталось. Как бы она ни выглядела уверенно сейчас, пока она обнажена, она остаётся уязвимой. Ни одна женщина, сколь бы долго она ни проработала шлюхой, не будет чувствовать себя совершенно расслаблено, стоя голой перед несколькими одетыми мужиками. И с учётом её ума и змеиного характера, опять же, думаю, ты не станешь отрицать, что поддерживать её в максимально дискомфортном состоянии для нас сейчас — лучшее решение.
— А это… логично? — удивление на его лице было даже немного обидным.
— Может у меня и имеются кое-какие проблемы с головой, но это не значит, что я не могу мыслить логически.
— Да я ничего такого…
— Знаю я, что ты “ничего такого”, — поморщился я. — Лучше не уподобляйся своему братцу, а то я и тебя на двух полуидиотов разделю.
Он хмыкнул, но спорить не стал и просто кивнул.
— Хорошо, извини.
— Вот — другой разговор. А теперь ты, моя хорошая, — я повернулся к Инес, — пока количество мужчин семьи Гераки не превысило допустимую норму на помещение, расскажи-ка дяде Альрату, что происходило тут происходило в отсутствие Париса. Вкратце, если можно…
Когда Пимен появился в комнате, а следом за ним, с недоумённым выражением на лице, вошёл, чуть прихрамывая, мужчина лет пятидесяти на вид, мы с одноруким уже были примерно осведомлены о положении рода Гераки. Положение, надо сказать, было незавидным. И с отправкой Париса в заброшенный квартал это даже практически не было связано.
Однако с этим можно было разобраться и позже, если однорукий вообще захочет что-то сделать для семьи, даже не попытавшейся за него бороться. А пока что нужно было решить более насущный вопрос: переход Париса с третьей на четвёртую Кару.
Глава 23
— Что здесь происходит?!
Отец Париса не сильно походил на сыновей. Светловолосый, пухлый, с носом картошкой и узкими глазами он совсем не походил на главу крупного и влиятельного рода. Но при этом в его голосе легко читались сила и уверенность, так что внешность на этот раз оказалась обманчива.
Более того, когда он, прихрамывая, зашёл на Пименом в комнату и увидел Париса, Инес и меня, по его лицу вообще не получилось бы сказать, что происходящее его удивило. Лишь в глазах на мгновение промелькнул огонёк неверия, но и он почти тут же затух.