Вознесение
Шрифт:
— Тогда как же он начал путь Власти раньше времени? Кто позволил?
— Никто, — развёл руками мужчина. — Он сам. Тогда я даже решил, что это — благословение для семьи Гераки. Кто же знал, что из чудо-ребёнка он превратится в мой главный стыд.
Я довольно улыбнулся. Шансы были не стопроцентными, но слова Никана лишь подтвердили некоторые мои подозрения.
— Парис, ты мне доверяешь? — я повернулся к однорукому.
— Не так чтобы очень… — протянул он, делая шаг назад. Похоже, я не смог сдержать кровожадную ухмылку.
— У меня есть идея, как помочь тебе преодолеть границу третьей Кары. Вероятность успеха —
— Это… — он явно хотел сказать: “Мало”, — но, глянув на отца, нахмурился и кивнул. — Давай. Тридцать лучше чем ноль.
— Отлично. Господа, — я посмотрел на Никана и Пимена, — пожалуйста, постойте на стрёме. А ты, — вновь на Париса, — не сопротивляйся и не используй энергию.
Я положил руку ему на ключицу и прикрыл глаза.
В моём прошлом это был один из самых эффективных методов допроса. Суть была в том, что в тело цели вводилась изрядная порция энергии, после чего отправлялась буйствовать без контроля и меры. Боль от подобной процедуры была способна свести с ума, при этом физических повреждений сама техника не наносила. Максимум — сам пытаемый мог навредить себе, корчась в судорогах.
Единственным минусом было то, что проводить такой допрос должен был человек, обладающим очень высоким уровнем контроля энергии. Без этого преодолеть внутренний естественный энергетический барьер организма было невозможно. Я в этом методе не был профи, всё-таки куда больше специализировался на прямом столкновении, а не на пытках. Однако по долгу службы нахватался того и сего, и кто бы знал, что этот навык вновь пригодится спустя целых сто тысяч лет.
Да, праджня отличалась от праны, а боги отличались от людей. Но в данной конкретной ситуации главное различие было в масштабах. И если пропорционально усилить процесс, на что у меня вполне хватало навыков, всё должно было получиться.
Вводить энергию в чужое тело было куда проще, чем вытягивать просто в пространство. Тем более организм богов был предназначен как раз для поглощения энергии и тело Париса, снявшего всю защиту, почти что само начало поглощать мою энергию.
Вот только, в отличие от обычной противоположной ситуации, когда я пожирал чужую праджню, сейчас контроль над энергией остался у меня. И в ту секунду, когда она начала хаотично биться внутри организма однорукого, игнорируя все классические энергетические каналы и вены, Париса скрутило от дикой боли.
Он даже закричать сейчас не мог, весь его организм терзали жесточайшие спазмы. Его ноги подогнулись, и если бы я не продолжил его держать, он бы упал на пол.
Зрелище того, как Парис дрожит и корчиться в безмолвных муках, оказалось для двух третей присутствующих слишком жестоким. Инес ахнула и, уже наплевав на свои обиды и гордость, спряталась с головой под одеяло, похоже ещё и заткнув руками уши. А Пимен и вовсе поспешил к окну, чтобы отправить на дорожку содержимое своего желудка. Лишь Никан продолжал молча наблюдать за происходящим. Лишь по его сжатым кулакам я мог понять, что муки сына он всё-таки не оставили его равнодушным.
А моя энергия тем временем продолжала стремительным потоком вливаться в его тело. Неприятно было тратить с таким трудом заработанную праджню, тем более в таких объёмах. Но, начав, я уже собирался довести дело до конца. Моя цель была проста: повторить, хотя бы приблизительно, то, что Парис испытал в детстве, когда начал свой путь Власти.
К счастью,
То, что он смог без чьей-либо помощи встать на путь Власти в таком возрасте, делало его не просто талантливым, а гениальным даже по меркам богов куда более могущественных, чем могли представить в Морае. Вот только это же стало и его проклятьем, мучившим его до того самого момента, когда Кара забвения забрала у него травмирующие воспоминания. И чтобы разорвать порочный круг, мне нужно было напомнить его телу и подсознанию, что такое по-настоящему ужасная боль.
Пытка длилась почти пять минут. За это время в успел влить в тело Париса больше половины своих резервов праджни и уже думал о том, что стоило бы прекращать. Но тут вдруг я ощутил исходящую от тела однорукого мощную энергию. Конечно, возможно это был побочный эффект пытки, но куда вероятнее это был первый признак четвёртой Кары. Никан, похоже, ощутил это тоже и его глаза округлились от удивления.
Не собираясь больше миндальничать, я увеличил поток энергии втрое. Тело Париса выгнулось дугой, пальцы скрючились, глаза закатились, из уголка рта пошла пена. Это было уже по-настоящему опасно, если бы в таком режиме прошло хотя бы полминуты, однорукий скорее всего сдох бы от болевого шока. К счастью, хватило и десяти секунд.
Мощная вспышка энергии отбросила меня в сторону и лишь опершись на свою алебарду, я смог устоять на ногах. Однако Парис не упал на пол. Он завис в полуметре над полом, окружённый могучей вихрящейся аурой. И с каждой секундой она становилась всё сильнее и сильнее.
Насколько я знал, такого быть не должно было. По идее после вступления в четвёртую Кару энергия почти не росла в объёме. Да, увеличивалось её качество, вместе с которым, логично, увеличивалась и разрушительная мощь. Но у Париса процесс только начинался. Энергия бога могла сразу стать плотнее, но ненамного, для посторонних — едва заметно.
Вариант, почему так происходило, у меня был только один. Сутью четвёртой Кары было сомнение. И за те почти десять лет, что Парис застрял на пике третьей Кары, он уже испытал достаточно сомнений в себе, своих силах, своей жизни и прочем. Не удивительно, с учётом того, что из золотого мальчика, которому всё было позволено и для которого не было закрытых дверей, он превратился в калеку в вечной ссылке без кола и двора. И, вероятно, Великая Плеяда как бы засчитала эти душевные терзания, теперь отдавая ему с процентами то, что “задолжала”.
А между тем аура продолжала уплотняться, в комнате уже поднялся настоящий ураган. Летали по воздуху какие-то бумажки, бельё и форма горничной Инес, сорванное с кровати одело… в дверь с той стороны затарабанили, подобный катаклизм не мог не привлечь внимания.
Однако Пимен был слишком напуган, Инес боролась с ветром за второе одеяло, а Никан, кажется, в принципе не обращал внимания уже ни на что. Будто заворожённый, он смотрел на сына, неожиданно из мусора и разочарования превратившегося вновь в надежду и великий талант. Готов спорить, в голове у него сейчас творилось чёрти что.