Вознесение
Шрифт:
Голова работает четко, ясно. Все лишнее забыто. Главное — не потерять сознание от ужаса. Если она умрет, меня назовут убийцей. И будут правы.
Крепко прижав электроды, слежу за часами.
Тихо, как в могиле. Лицо Бетани так бесстрастно, что кажется неживым. Проходит десять самых долгих в моей жизни секунд, но ничего ужасного не случается. Двадцать секунд. Двадцать пять. Двадцать шесть. Двадцать семь. Ни малейшего движения, никакой реакции. Хорошо это или плохо? Должны быть какие-то признаки, но какие? Не дышать, пока все не кончится. Двадцать восемь. Слышу, как сглатывает
На двадцать девятой секунде — беда.
Внезапно, без малейшего предупреждения, голова Бетани взлетает над подушкой в сильнейшем эпилептическом спазме. Руки и ноги беспорядочно дергаются, электроды и кляп летят на пол, но лихорадочный брейк-данс продолжается. Фрейзер Мелвиль кричит Неду, чтобы тот хватал ноги, а сам вцепляется в молотящие воздух руки. Едва отдавая себе отчет в своих действиях, опираюсь на руки, приподнимаю непослушное тело над сиденьем и с отчаянным усилием падаю на кушетку, прижав своим телом судорожно извивающуюся фигурку. Голова Бетани, выскользнувшая из ремней, врезается мне в губы. Во рту становится солоно. Судороги продолжаются. Несмотря на тяжесть моего тела, она наполовину сползла на пол. Течет кровь — моя ли, ее ли, непонятно. Она откусила себе язык, думаю я. И тут худенькое тельце замирает.
Нед отступает в сторону, а физик — играючи, будто тряпичную куклу — поднимает меня и усаживает обратно в кресло.
Окровавленная, скрюченная фигурка застыла — грудь, до этого бурно вздымавшаяся, теперь неподвижна.
Земля уходит у меня из-под ног.
В дверях возникает ошарашенная Кристин Йонсдоттир. А с ней — Хэриш Модак.
В жизни он кажется немощнее, чем на фотографиях, — седовласый, усохший старик с темными прищуренными глазами хищной птицы, которые быстро обегают комнату и при виде кровавого хаоса расширяются.
Повсюду — красные потеки. Бетани лежит в неестественной позе, как будто пыталась вывернуться наизнанку. Из угла ее рта капает кровь.
Она не дышит.
Когда до него доходит смысл увиденного, у Хэриша Модака подкашиваются ноги. Покачнувшись, он упирается рукой в дверной косяк. Кристин подхватывает его под локоть и усаживает посеревшего лицом идеолога планетаристов на стул у окна.
— Я буду дышать ей в рот, а ты жми на сердце, — говорю я Фрейзеру Мелвилю.
— А я — считать, — говорит Нед, подбегая к нам.
Набрав побольше воздуха, прижимаю губы к губам Бетани и выдыхаю ей в легкие.
Следующие минуты сливаются в один долгий миг. Чувствую вкус крови и соплей. В голове стучит мысль: «Пусть я умру вместо нее. Не знаю как, но я придумаю. Бетани, вернись. Вернись». Легкие саднит от усилий, а я все перекачиваю воздух, как заведенная. Все рефлексы включились. В какой-то момент я отрываюсь от ее губ и думаю: «Это уже не Бетани. Это ее труп». Все равно упорно продолжаю дышать в ее легкие. Краем сознания отмечаю, что Неда сменила Кристин Йонсдоттир, а сам он разговаривает по телефону.
— «Скорую». У ребенка припадок. Да. Искусственное дыхание, да, и…
— Посади ее, — говорю я физику. Тот сгребает ее в охапку и поднимает, прижав к груди,
— Что теперь? — шепчет Кристин.
— Гляди, — говорю я.
И — с размаху бью Бетани по спине. Никакой реакции.
— Габриэль, — тихо произносит Фрейзер Мелвиль и перехватывает мою руку, занесенную для нового удара. — Габриэль, разве ты не видишь? Поздно.
— Ее уже нет, — вторит ему Кристин с искаженным лицом. — Умерла.
Из груди исландки вырывается глухое рыдание. Хэриш Модак сидит неподвижно, как мумия.
— Нет! — Я выдергиваю руку и снова колочу ее по спине. — Давай, Бетани, возвращайся! Сейчас же! — Как будто от криков и ругани кто-то оживал. — Очнись, тебе говорят!
Нед, который что-то жарко втолковывал своему собеседнику, внезапно умолкает. Его взгляд прикован ко мне. Нет. Не ко мне. К Бетани. Я ее лица не вижу. Зато он — видит.
— Простите. Ложная тревога, — тихо произносит он и вешает трубку.
С моих губ срывается стон. И вдруг я замечаю, что губы Неда растягиваются в ошарашенной, ликующей улыбке. Перевожу взгляд на Хэриша Модака — выражение морщинистого лица точь-в-точь повторяет эмоции австралийца. Серо-зеленые глаза Кристин округляются, потом сужаются — от улыбки не удерживается и она. Они все спятили. И тут я слышу голос Хэриша Модака — будто скрип колеса.
— Ну что, мисс Бетани Кролл, — негромко произносит он. — Вот мы с вами и встретились.
Следующий звук — кашель Бетани — заставляет мое сердце забиться, словно вытащенная из воды рыба.
Фрейзер Мелвиль быстро опускает девочку на кушетку, и вслед за Недом, Хэришем Модаком и Кристин мы видим: ее глаза открыты и часто моргают. Жива. В груди у нее что-то хрипит, она с трудом втягивает в себя воздух и снова закашливается. На пол шлепается огромный сгусток крови, похожий на красную хризантему.
Из моих глаз брызжут слезы. Деревянной походкой, как будто каждый шаг причиняет ему мучения, Хэриш Модак приближается ко мне. Я на грани истерики. Каждый трудный вдох отдается болью. Боковым зрением я вижу, как дрожит Бетани.
— Все позади, мисс Фокс, — произносит Хэриш Модак. — Можно расслабиться.
Голос у него хрипловатый, индийский акцент заметнее, чем я ожидала. Он стар, немощен. Возможно, еще и очень болен. И, несмотря на его циничные взгляды на роль гомо сапиенс в экосистеме, он добрый человек. Это видно хотя бы по тому, как мягко он касается моего плеча.
— Давайте-ка смоем с вас кровь, — продолжает он. — Я не знаю, чему стал свидетелем в этой комнате, и знать не хочу. Юная мисс вне опасности. Так что, если вы не против, мисс Фокс, я тут привез кое-какую провизию и пару бутылок горячительного. Может быть, это поможет вам воспрянуть духом. — Фрейзер Мелвиль направляется к нам, решив, очевидно, присоединиться, но Хэриш Модак вскидывает руку. — Мы с мисс Фокс сами о себе позаботимся. Лучше займитесь, дружок, нашей пациенткой, а потом мы все соберемся вместе.