Возникший волею Петра. История Санкт-Петербурга с древних времен до середины XVIII века
Шрифт:
После смерти Петра I, в 1725 г., в покоях жил Петр II, позднее здесь помещался архив придворной конторы. Когда в 1780 г. строилась гранитная набережная реки Фонтанки, по приказу Екатерины II здание разобрали, а гавань засыпали.
В 1725 г. закончилось возведение дворца для Екатерины I. Он стоял на углу берегов Невы и Лебяжьего канала. Этот дворец особо интересен тем, что в 1723 г. к нему была пристроена картинная галерея. 26 колонн коринфского ордера украшали одноэтажную галерею, обрамляя большие полуциркульные окна-двери; кровля была обнесена балюстрадой из тумб и балясин. Постройку возвели Матвей Мантуров «с товарищи» — мастерами кабинетного дела, возвратившимися из Англии. Это были высокой квалификации столяры, посланные за границу научиться изготовлению дворцовой мебели, в частности бюро-кабинетов. Но пока они обучались, мода на кабинеты прошла, мастера оказались не у дел и претерпевали большую нужду. С ними-то и был заключен договор на строительство деревянной галереи. Другая группа во главе с Иваном Салмановым (мастер художественной резьбы по дереву) выполнила 26 капителей и карнизов к колоннам по чертежам известного французского художника-резчика Н. Пино.
К тому времени была собрана богатейшая коллекция картин крупных художников XVII начала XVIII в. Среди них — произведения Рубенса, Рембрандта, Ван Дейка, Сальма
Незадолго до смерти Петр задумал собрать серию картин, прославлявших крупнейшие победы русского оружия. С этой целью были заказаны (и выполнены уже после смерти Петра) полотна: «Куликовская битва» А. Матвеева, «Гангутское сражение» И. Одольского, «Полтавская баталия» И. Никитина. Но в целом замыслу не суждено было осуществиться.
В 1725 г. архитектура Летнего сада пополнилась новым сооружением архитектора М. Земцова. Готовились торжества по поводу бракосочетания старшей дочери Петра Анны с герцогом Голштинским. Земцов получил задание «с поспешанием» построить «Залу славных торжествований» — специальный дворец, предназначенный для особо важных празднеств. Петр не дожил до свадьбы дочери, но воля его была осуществлена: уже через четыре месяца «зала» была готова.
Стройное деревянное здание с фасадами, члененными колоннами коринфского ордера, украшенное гирляндами, имело строгие пропорции, создавало радостное, праздничное настроение. «Зала» целиком отвечала своему назначению — интерьеры были пышно декорированы художественной резьбой, росписью, выполненной художником Л. Караваком, стены увешаны шпалерами.
Постройка была возведена рядом с дворцом Екатерины, также на подсыпанном берегу Невы. Но она простояла недолго: в 1732 г. по приказу императрицы Анны Иоанновны ее разобрали, чтобы на том же месте возвести новый дворец.
Русский двор теперь мало чем отличался от двора того или иного европейского монарха.
Веселье и праздники светского Петербурга не смолкали круглый год.
Над Летним садом вспыхивали многоцветные ракеты, огненные пирамиды, казавшиеся бриллиантовыми, яркие звезды, воздушные и водяные шары, искрометные фонтаны, фигуры из голубого и белого огня. Гости любовались зрелищем с галерей сада, который также был красочно иллюминирован фонариками, развешанными на деревьях, горящими плошками, пирамидами со свечами.
Часто в Летнем саду устраивались ассамблеи — увеселительные и деловые собрания петербургской знати.
Берхгольц рассказывает о празднике 1721 г. в Летнем саду:
«В 5 часов я со многими из наших отправился в сад. Подойдя к месту, где утром была стрельба, мы опять нашли там, в том же порядке оба гвардейских полка, но только с нижним оружием; верхнее они оставили в лагере. Когда я спросил, для чего они здесь собрались, мнe отвечали, что царь обычно в такие праздники угощает их пивом и вином, которое сам им подносит в деревянных чашках величиной в большой стакан. Его величество именно этим и был занят, когда мы пришли... Войдя в сад и осмотрев его немного, я до того был удивлен переменами в нем в последние семь лет, что едва узнавал его. Мы сперва отправились туда, где думали найти лучшее, то есть царский двор, который очень желали видеть, и пришли наконец в среднюю широкую аллею. Там, у прекрасного фонтана, сидела ее величество царица в богатейшем наряде. Взоры наши тотчас обратились на старшую принцессу (Анну Петровну), брюнетку и прекрасную, как ангел. Цвет лица, руки и стан у нее чудно хороши. Она очень похожа на царя и для женщины довольно высока ростом. По левую сторону царицы стояла вторая принцесса (Елизавета Петровна), белокурая и очень нежная; лицо у нее, как и у старшей, чрезвычайно доброе и приятное. Она годами двумя моложе и меньше ростом, но гораздо живее и полнее старшей, которая немного худа. В этот раз они были одеты одинаково, но младшая имела еще позади крылышки; у старшей же они были недавно отрезаны, но еще не сняты, а только зашнурованы. Сделаны эти крылышки прекрасно. Платья принцесс были без золота и серебра, из красивой двухцветной материи, а головы убраны драгоценными камнями и жемчугом, по новейшей французской моде и с изяществом, которое бы сделало честь лучшему парижскому парикмахеру. Вблизи ее величества царицы стояли еще маленький великий князь Петр Алексеевич (впоследствии Петр II) и его сестра великая княжна Наталья Алексеевна, дети покойных принцессы Вольфенбюттельской и наследного принца; они как вылитые из воску и ангельской красоты. Великому князю, говорят, только шестой год, а сестре его осьмой, но они уж довольно велики для своих лет. Они имеют свой особенный стол так же, как и обе старшие принцессы. У царицы есть еще маленькая принцесса (Наталья Петровна), лет четырех, которую еще носят на руках; она также прехорошенький ребенок. Здесь же была вдовствующая царица (вдова царя Иоанна Алексеевича) с дочерью своею, принцессою Прасковиею, находящейся еще при ней...
Между бывшими здесь другими дамами мне особенно понравилась княгиня Черкасская, которая, как меня уверяли, считается при дворе первою красавицей. Но я насчитал еще до тридцати хорошеньких дам, из которых многие мало уступали нашим дамам в приветливости, хороших манерах и красоте. Признаюсь, я вовсе не ожидал, что здешний двор так великолепен. У ее величества четыре камер-юнкера, все красивые и статные молодые люди; из них двое русских, Шепелев и Чевкин, и двое — немцев, Балк и Монс — двоюродный брат госпожи Балк, очень, говорят, любимый царицею... Пажи ее величества имеют зеленые мундиры с красными отворотами и золотыми галунами на всех швах, как и трубачи и валторнисты; но лакеи и конюхи, которых у ее величества множество, не имеют этих галунов; однако ж все-таки одеты прекрасно. В оркестре государыни много хороших немецких музыкантов, обязанных также носить красивые зеленые кафтаны (ливрей они вообще не любят). Одним словом, двор царицы так хорош и блестящ, как почти все дворы германские. У царя же, напротив, он чрезвычайно прост: почти вся его свита состоит из нескольких денщиков (так называются русские слуги), из которых только немногие хороших фамилий, большая же часть незнатного происхождения. Однако ж, почти все они величайшие фавориты и имеют большой вес. Теперь особенно в милости три или четыре...
Вскорe после нашего прихода в сад его величество оставил гвардейцев и пошел к ее величеству царице, которая осыпала его ласками. Побыв у нее несколько времени, он подошел к вельможам, сидевшим за столами вокруг прекрасного водомета, а государыня между тем пошла со своими дамами гулять по саду. После этого я стал рассматривать местоположение сада и, между прочим, увидел
Тогда я понял в чем дело и поскорее отошел с ним прочь. Мы очень хорошо сделали, потому что вслед за тем встретили многих господ, которые сильно жаловались на свое горе и никак не могли освободиться от неприятного винного вкуса в горле. Меня предуведомили, что здесь много шпионов, которые должны узнавать, все ли отведали из горькой чаши; поэтому я никому не доверял и притворился страдающим еще больше других. Однако ж один плут легко сумел узнать, пил я или нет: он просил меня дохнуть на него. Я отвечал, что все это напрасно, что я давно уже выполоскал рот водою; но он возразил, что этим его не уверить, что он сам целые сутки и более не мог избавиться от этого запаха, который и тогда не уничтожишь, когда накладешь в рот корицы и гвоздики, и что я должен также подвергнуться испытанию, чтобы иметь понятие о здешних празднествах. Я всячески отговаривался, что не могу никак пить хлебного вина; но все это ни к чему бы не повело, если б мнимый шпион не был хорошим моим приятелем и не вздумал только пошутить надо мною. Если же случится попасться в настоящие руки, то не помогают ни просьбы, ни мольбы: надобно пить во что бы то ни стало. Даже самые нежные дамы не изъяты от этой обязанности, потому что сама царица иногда берет немного вина и пьет. За чашею с вином всюду следуют майоры гвардии, чтобы просить пить тех, которые не трогаются увещаниями простых гренадеров из ковша величиною в большой стакан (но не для всех однаково наполняемого), который подносит один из рядовых, должно пить за здоровье царя или, как они говорят, их полковника, что все равно. Когда я потом спрашивал, отчего они разносят такой дурной напиток, как хлебное вино, мне отвечали, что русские любят его более всех возможных данцигских аквавит и французских водок (который, однако ж, здешние знатные очень ценят, тогда как простое вино они обычно только берут в рот и потом выплевывают), и что царь приказывает подавать именно это вино из любви к гвардии, которую он всячески старается тешить, часто говоря, что между гвардейцами нет ни одного, которому бы он смело не решился поручить свою жизнь.
Находясь в постоянном страхе попасть в руки господ майоров, я боялся всех встречавшихся мне и всякую минуту думал, что меня уж хватают. Поэтому я бродил по саду, как заблудившийся, пока наконец не очутился опять у рощицы близ царского летнего дворца. Но на этот раз я был очень поражен, когда подошел к ней поближе: прежнего приятного запаха от деревьев как не бывало и воздух был там сильно заражен винным испарением, очень развеселившим духовных, так что я чуть сам не заболел одною с ними болезнью. Тут стоял один до того полный, что, казалось, тотчас же лопнет; там другой, который почти расставался с легкими и печенью; от некоторых шагов за сто несло pедькой и луком; те же, которые были покрепче других, превесело продолжали пировать. Одним словом, самые пьяные из гостей были духовные, что очень удивляло нашего придворного проповедника Ремариуса, который никак не воображал, что это делается так грубо и открыто. Узнав, что в открытой галерее сада, стоящей у воды, танцуют, я отправился туда и имел наконец счастие видеть танцы обеих принцесс, в которых они очень искусны. Мне больше нравилось, как танцует младшая принцесса; она от природы несколько живее старшей. Когда стало смеркаться, принцессы удалились со своими дамами. Так как царь и царица (оставившая, впрочем, своих дам) также в это время отлучились, то нас стали уверять, что мы возвратимся домой не прежде следующего утра, потому что царь, по своему обыкновению, приказал садовым сторожам не выпускать никого без особого дозволения, а часовые, говорят, в подобных случаях бывают так аккуратны, что не пропускают решительно никого, от первого вельможи до последнего простолюдина. Поэтому знатнейшие господа и все дамы должны были оставаться там так же долго, как и мы. Все это бы ничего, если б на беду, вдруг не пошел проливной дождь, поставивший многих в большое затруднение: вся знать поспешила к галереям, в которых заняла все места, так что некоторые принуждены были стоять все время на дожде. Эта неприятность продолжалась часов до двенадцати, когда наконец пришел его величество царь, в простом зеленом кафтане, пошитом наподобие тех, которые носят моряки в дурную погоду (перед тем же на нем был коричневый с серебряными пуговичками и петлицами); шляпу он почти никогда не надевает, приказывая носить ее за собой одному из своих денщиков. Войдя в галерею, где все ждали его с большим нетерпением и потому чрезвычайно обрадовались этому приходу, в надежде скоро освободиться, он поговорил немного с некоторыми из своих министров и потом отдал приказание часовым выпускать. Но так как выход был только один и притом довольно тесный, то прошло еще много времени, пока выбрались из сада. Кроме того надобно было также проходить недалеко от сада, через небольшой подъемный мост на малом канале, и только пройдя через него всякий мог без затруднения спешить домой».
И после смерти Петра, в 30—40-е гг. XVIII в., Летний сад по-прежнему сохранял свое значение парадной царской резиденции. Над его украшением немало трудились в это время архитекторы М. Земцов и В. Растрелли, знаменитый русский садовод И. Сурмин. Земцов завершил в 1731 г. Эзопов лабиринт, начатый еще при жизни Петра.
В северо-западном углу сада, где во время царствования Анны Иоанновны был главный вход, а через Лебяжий канал существовал подъемный мост, В. Растрелли построил пышный амфитеатр, декорированный каскадом, золоченой и мраморной скульптурой.