Возраст, которого не было
Шрифт:
— Ложись отдыхать, малыш, ложись отдыхать. Завтра утром мы уезжаем в Москву, а оттуда… Господи, да вся планета у наших ног. Мы одиннадцать дней живем в этом мире! Всего одиннадцать! Неужели он тебе не
Я молчу. Сквозь зеленые и красные стекла террасы светит цветное теплое солнце. Грохот обрушившихся миров затихает, зеленой-презеленой травой покрывается их великая могила, но мой прошлый мир еще живет, душный, цветущий, вечерний, с запахом листвы и одуванчиков, с птичьим щебетом, с бабушкой и Там Лином. Бесстыдно украденный, он трепещет, звучит, смеется, и я не могу, не имею права не вернуться в него…
— Мне очень жаль, Вень, но я не хочу этой жизни. Она не нужна мне. Я хотела бы вернуться в прошлое, в свой «подлый возраст», и по-своему прожить все, что суждено. И тьму, и болезнь, и… Там Лина. Я не люблю эту страну, эти холодные, страшные стены… Я не люблю тебя. Нельзя, невозможно любить ужас.
Дрожит воздух, и будто тысячи серебряных ключей поют неподалеку. Как сквозь волнистое стекло я вижу несчастное, навсегда изумленное Венькино лицо с печальными ежевичными глазами. Вокруг клубятся мягкие сумерки,
— Попробуй, вот только попробуй! — прыщавый печальноглазый подросток с ненавистью и нежностью смотрит мне в лицо, сжимает пальцы на моем плече. — Попробуй, и увидишь, что будет!
В кармане его олимпийки — хронофаг, и я знаю это.
— А ничего не будет, Вень, — улыбаюсь я и изо всех сил бью по карману, слыша пластмассовый хруст, оглушенная тоскливым и яростным криком любящего и нелюбимого эльфа. — Ничего не будет. Прости меня.
Его ненавистное и ненавидящее лицо навеки остается позади, а я иду, нет, плыву над исшарканным асфальтом, над окурками, над смехом и шепотом, над звездами и горькими липами навстречу настоящей своей судьбе, боли, болезни и невообразимой любви, навстречу своему Там Лину.