Возрождение любви
Шрифт:
– Я должна точно знать, что мне нужно будет сделать, чтобы вернуться обратно сюда. Хромая Сова, ты должна вернуть меня сюда. Обещай мне, пожалуйста!
Лицо у старухи оставалось ласковым и бесстрастным, она пожала плечами характерным для нее жестом.
– Это боги решают, кому приходить и уходить.
– Но скажи мне по крайней мере, что мне делать.
Хромая Сова начала раздражаться.
– Весной, когда солнце снова пригреет, найди такие ворота и сядь там, как сидишь сейчас, – выпалила она. – Определи время и место, будь уверена, что там есть дверь.
Пейдж чувствовала, что не может доверять ей.
– Но на этом конце
Хромая Сова сердито глянула на нее.
– Я дала слово. Я сделаю то, что сказала. А теперь успокойся, загляни в себя.
Хромая Сова встала и вышла из круга.
Женщины взялись за руки, и Хромая Сова запела гортанный, монотонный напев, они ей вторили.
Солнце садилось за горизонт, оно висело там огненным шаром, медленно уходя за горизонт.
Пейдж старалась делать то, что говорила ей Хромая Сова, но чувствовала себя неуютно. Она закрыла глаза и мысленно представила себе календарь, который всегда был на столе в ее кабинете, и она красным фломастером отмечала день, год.
Ничего не происходило. Она слышала пение женщин, ощущала дневной жар. Легкий ветерок иногда обдувал ее потный лоб.
Время шло, и страх понемногу уступал место скуке. Ее тело начало побаливать от сидения на жесткой земле. Какое это было безумие с ее и Майлса стороны думать, что суеверные туземцы способны осуществить что-то вроде путешествия во времени.
Она зевнула. Надо будет сообщить Майлсу, чтобы он приехал и забрал ее отсюда.
Пение женщин завораживало. Ее голова дернулась, когда она почувствовала, что засыпает. Ребенок слабо ворочался в ее чреве, она положила руки на живот и улыбнулась про себя.
Свет за ее прикрытыми веками стал пурпурным, потом золотым и оранжевым. Она снова представила себе календарь и кивнула, уже почти сонная.
Над ней пронесся порыв горячего ветра, и она поежилась от его дуновения, ожидая, когда спадет эта горячая волна. Однако эта теплая волна становилась все сильнее, ударяя ей в уши крутящимся шумом, таким громким, что в нем утонули голоса женщин.
Пораженная, она открыла глаза и вскрикнула. Ветер вихрился вокруг нее, укладывая высокую траву прерии странным круговым узором. Она могла разглядеть женщин, но их фигуры расплывались, она пыталась докричаться до них, но ветер все крепчал, уносил ее голос прочь, увлекая ее в черную пустоту.
Где-то поблизости стучал мотор. Пейдж открыла глаза. Она лежала на спине посреди поля. Знакомый полог неба над прерией раскинулся над ней. Она повернула голову и обнаружила высокие стебли пшеницы, окаймляющие круг, в центре которого она лежала.
Женщин нигде не было видно.
Ее сердце усиленно застучало. Она постаралась сесть. Одеяло исчезло, но кожаный мешочек по-прежнему висел у нее на шее. Пшеница вокруг лежала ровным кругом. Пейдж с трудом встала на ноги.
На ближнем поле большой черный трактор с закрытой кабиной заводил мотор, заставляя высокую пшеницу ложиться мягкими волнами.
Вдали видна была автомобильная магистраль. Пейдж с удивлением смотрела, как большой грузовик обогнал синюю машину.
Видела она и мачты линий электропередачи, уходящие вдаль.
– Майлс, – едва слышный шепот замер в ее горле.
Майлс был где-то давно и далеко, и, если она позволит себе думать о нем, она умрет от боли.
Она медленно пошла по направлению к трактору. Ей нужен был телефон.
ГЛАВА 23
–
– Спасибо, Сэм. Ты самый лучший врач, и это меня успокаивает.
Пейдж постаралась сесть поудобнее. Она действительно стала огромной. Много раз она говорила себе, каким это будет облегчением, когда она родит наконец этого ребенка, хотя какая-то часть ее сознания противилась, напоминая, что она в безопасности до тех пор, пока сын находится в ее чреве. Исследование ультразвуком подтвердило ее раннее убеждение: ребенок, которого она носит, – сын.
Я ведь тебе говорила, Майлс Болдуин.
– Так что отправляйся в Больницу Милосердия сегодня же вечером, и завтра утром мы все и проделаем.
– Завтра? – Ее сердце подскочило и стало биться о ребра. – У меня на завтра миллион дел, Сэм. Почему не в среду или…
Он покачал головой и ухмыльнулся.
– Почему врачи всегда оказываются худшими пациентами? Ты уже совсем на сносях, даже завтра может оказаться поздно. Я должен был бы отвезти тебя туда немедленно.
В его карих глазах светились одновременно и привязанность и озабоченность, и Пейдж вновь подумала, что Сэм очень напоминает ей Роба Камерона. Они внешне были похожи, но заставила ее вспомнить Роба искренняя привязанность, которую она ощущала, находясь в обществе Сэма.
– Ладно, договорились, увидимся завтра.
Она с некоторым трудом поднялась, стараясь выглядеть более беспечной, чем ощущала себя на самом деле.
Она повернулась к двери, боясь того момента, когда ей придется перешагнуть порог кабинета, который принадлежал ей, а теперь там табличка с чьим-то именем.
– Пейдж, подожди. – Его рука тронула ее руку. – Как насчет того, чтобы устроить совместный ланч? Гастрономы на нашей улице по-прежнему готовят замечательные блюда, а я умираю от голода. Позавтракать я не мог, потому что одна из моих пациенток решила утром разродиться двойней, а потом я должен был торопиться сюда. И не забывай, что это твой последний шанс насладиться добротной едой до того, как мы извлечем твоего ребенка. «Никакой еды после пяти», – процитировал он твердым голосом.
– Ладно, Сэм, конечно. – Ланч отнимет не меньше часа из того времени, которое она проводит за телевизором в маленькой квартире, которую сняла. – Я не помню, в этих забегаловках есть удобные кресла или только малюсенькие стулья? Потому что, если там только стулья…
Она похлопала себя по бедрам и покачала головой. Сэм рассмеялся и потащил ее по офису, который когда-то принадлежал ей.
– Кресло гарантируем, – заверил он ее.
Забегаловка была переполнена, но он нашел маленький столик с креслами, которые он ей обещал, и они сделали заказ.