Возрождение
Шрифт:
– Но это хорошо, потому что я никуда не уйду без тебя.
Если в этих словах скрыт какой-нибудь зловещий смысл, Кайл должен был заняться актерским мастерством, а не искусством. Я не могу его понять.
Натягиваю улыбку, пытаясь стряхнуть эту грусть внутри, это осознание, что однажды я уйду, а Кайл не узнает об этом, пока не станет слишком поздно. Мой телефон никогда не зазвонит. Я никогда не буду отвечать на смс. Мое онлайн существование исчезнет, и мы никогда больше не увидим друг друга. Все потому, что я заточена под водой, как акулы, вынужденные смотреть на птиц, летающих над головой,
– Мне бы хотелось иметь крылья, - говорю ему.
Прикосновение его кожи на моей руке обжигает. От ощущения карандаша, в то время как тот следует по линиям пальцев, становится трудно дышать. Я чувствую это всеми импульсами, которые движутся по руке.
– Тебе не нужны крылья, - говорит он.
– Если я когда-нибудь вырвусь из своей клетки, то брошусь вниз и заберу тебя с собой.
Глава 19
Воскресный день.
На сканирование уходит несколько часов. В какой-то момент я, должно быть, отключилась, усыплённая до бессознательного состояния из-за повторяющегося жужжания машин. Когда я прихожу в себя, боль в груди ощущается хуже, чем когда-либо. Голос Кайла шепчет в моих ушах, как теплый, нежный ветерок. Я в опасной близости от того, чтобы не расплакаться, так что хорошо, что медик еще не вернулся. Мне нужно время, чтобы прийти в себя.
Также нужно понять другие свои ощущения, потому что что-то еще беспокоит меня. Под грустью скрывается что-то темное и тревожное. Оно пилит меня своей непонятной важностью. Я пытаюсь угнаться за этим чувством, но оно, как тень. Невозможно схватить. Кто был тот парень под мостом? Как много я узнала об этой таинственной группе «Четыре»? Связаны ли эти два воспоминания?
Читай Харриса.
И почему все это заставляет думать об этой бессмысленной фразе?
С затекшим телом после того, как медик освобождает меня от ремней, я надеваю форму и иду в офис в конце коридора, где ждет Мэлоун. Что бы ни вызвало эту тень — оно вернется. Минута за минутой моя жизнь восстанавливается. Между тем, у меня есть более серьезные поводы для беспокойства, чем увлечение расследованием, которым я занималась, даже то, которое включало предателя Доктора Уилсона.
– Вы выяснили, что произошло?
– спрашиваю его, заняв свое место.
Мэлоун задумчиво потирает подбородок.
— Думаю, да. Если я не ошибаюсь, это началось, когда вытащили твой жучок. Ты вспомнила о том, как это произошло?
– Еще нет, - я двигаюсь в сторону стола, на котором лежат результаты сканирования, и Мэлоун дает сигнал, что их можно рассмотреть.
– Так это не имеет ничего общего с тем, что я ушиблась головой?
– Насколько мы можем судить, нет. Это хорошо, т. к. естественно мозг настолько сложен, что трудно сделать прогнозы. Но в твоем случае, мы имеем дело с чем-то, что нам понятно. Ты знаешь, как статическое электричество иногда нарушает работу компьютеров и даже является причиной перезагрузки?
Я киваю, продолжая рассматривать снимки. Они по большей части мне непонятны, но все равно интересны. Так вот на что похожи импланты в
Мэлоун всплескивает руками.
– Ну, это то, что мы думаем, случилось с тобой.
– Статическое электричество?
– Не само по себе статическое электричество, но когда жучок был изъят, это вызвало электрический удар около твоей ячейки, отвечающей за хранение памяти. Здесь.
– Он указывает на точку на одном из сканов, но я не вижу разницы между этим имплантом и другими.
— Показания импланта, которые мы вчера получили, предполагают, что он испытал электрическое повреждение, которое и замкнуло его, но он потихоньку возвращается в прежнее состояние. Сегодняшние тесты были для того, чтобы убедиться, что никаких дополнительных повреждений, которые могли бы быть причиной необычных показаний, нет.
Я моргаю, глядя на него.
– Значит мой мозг перезагружается.
– Твой естественный мозг в порядке. Но, да, имплант, отвечающий за активизирование твоей долгосрочной памяти, перезагружается, - он в восторге наклоняется ко мне.
– Увлекательно, не так ли? Тебя это, конечно смущает, но с научной точки зрения это дает нам гораздо большее представление о том, как нейронные импланты взаимодействуют с нормальной тканью мозга. Замечала ли ты какие-нибудь закономерности в том, как возвращаются твои воспоминания? То есть, возвращаются ли они? Это - первый вопрос.
– Да, - слово рвется из меня, как только вспоминаю охраняемую дверь и рев, слышимый оттуда прошлой ночью. Пусть не будет вопросом то, что мне становится лучше. Или то, что я снова включаю режим онлайн, как бы это ни было.
– Хорошо, - Мэлоун всплескивает руками.
– Есть такие технологии, которые мы совершенствуем, которые могли бы вытянуть из тебя воспоминания, если до этого дойдет, но, откровенно говоря, я не уверен, что они сделали бы с тобой.
– Разве это не тот же процесс, как если бы я скачала их?
– Боюсь, что нет. Грубо говоря, есть разница между тем, чтобы заталкивать и вытягивать их. Когда ты загружаешь данные, ты знаешь, откуда берешь их, даже если это знание ниже твоей сознательной части разума. Если бы мы сделали это, нам бы пришлось делать все вслепую. Боюсь, что процесс может быть разрушительным, и сведения, вероятно, выйдут в еще менее полезной форме, чем при загрузке. На то, чтобы перевести их у нас может уйти несколько недель. Так что давай не будем брать в расчет этот вариант как можно дольше.
Я сглатываю. У «Давай-не-будем-брать-в-расчет-этот-вариант» есть срок. Мне не нужно, чтобы кто-то морочил мою уже и так испорченную голову. А что, если они причинят вред моим имплантам? Они настолько глубоко связаны с моим мозгом с этой точки зрения, что я не уверена в том, что случится со мной.
– Теперь, - продолжает Мэлоун, - ты обнаружила какие-либо закономерности в том, как возвращаются твои воспоминания?
– Нет, - я делаю глубокий вдох, потому что голос дрожит.
– Иногда я могу выяснить причину, которая вызывает одно из воспоминаний — чья-то фраза или запах - но не всегда. И иногда они возвращаются очень ярко, почти так, словно я переживаю это событие. В другой раз, вдруг понимаю, что знаю что-то, но не знаю, когда это пришло мне в голову.