Возрождение
Шрифт:
После того, как все заканчивается, я снимаю наушники и жду неизбежные оскорбления. Фитцпатрик топает позади нас, делая записи о том, как мы справились. Я стараюсь не волноваться. Хотя земля прохладная, но воздух нет. Пот скатывается с меня, а хвойные иголки и другие частички леса прилипают к коже. Они вызывают зуд
— Неприемлемо, — наконец говорит Фитцпатрик, и я переворачиваюсь так, чтобы видеть ее. С руками на бедрах, она продвигается через подлесок.
— Только четверо из вас сделали этот выстрел. Вам нужно больше стимула? Должна ли я начинать класть яблоки на
— Если бы я могла вернуть свое старое снаряжение, — бормочет Октавия.
Но это часть испытания. Иногда в поле у нас будут знакомые винтовки, а иногда нет. Мы должны привыкнуть к тому, что придется работать с новым оружием.
— Заново, — говорит Фитцпатрик. — Желтые квадраты.
Мы стреляем еще четыре раза. Я делаю два убийственно совершенных выстрела, но пятьдесят процентов успеха не впечатляет Фитцпатрик. Неважно, что, если бы я стреляла в настоящих людей, их мозг был бы больше, чем двухдюймовый квадрат. Мои выстрелы все равно были бы смертельны.
Хотя мое выступление не самое худшее, Фитцпатрик доставляет особое удовольствие раскритиковать меня. Я страдаю в тишине, что еще я могу сделать? Сказав ей что-то в ответ, я буду лишь наказана. Так уже было. С этим покончено. Шрамы остались.
В итоге она отпускает нас с предупреждением, что мы добьемся успеха завтра или пожалеем об этом.
Саммер и Джордан шепчут проклятия, в то время как мы двигаемся вниз по тропе с винтовками и припасами, перекинутыми через плечо. На полпути вниз, я понимаю, что я не взяла с собой куртку. Я оставила ее на горном хребте.
— Я догоню вас через минуту, — говорю и поворачиваю обратно.
Тропа заканчивается через пару крутых подъемов и спусков, и я притормаживаю. Коул стоит на хребте и разговаривает с Фитцпатрик. Я знаю, что не должна подслушивать, но ничего не могу с собой поделать.
За этот прошедший год Коул стал более напористым. Он был нашим лидером вечность, но для большинства наших жизней это не много значило. Хотя в последнее время у него проходили регулярные встречи с Фитцпатрик, чтобы обсудить наши успехи. Оказывается, есть и другие встречи. Те, о которых он не говорит, но которые занимают его пару раз в месяц. Ходят слухи, что он будет скоро отправлен на свое первое задание.
Я всегда его уважала — так-то я уважаю всех в моем отряде — но Коул особенный. Он всерьез взялся за руководство, даже когда оно ничего не значило, и вступился за нас. Обычно за это ему доставалось от Фитцпатрик, но я не могла не восхититься его смелостью. Теперь, кажется, что ему представляется разрешение высказывать свое мнение.
— Я не понимаю, зачем вы угрожаете сплоченности нашего отряда, стравливая нас друг с другом, — говорит Коул. — Мы и так уже должны справляться с этим дерьмом.
Я улыбаюсь. Вперед, Коул.
— И вы должны отстать от Семь.
Моя улыбка исчезает.
— Она не была худшей, но вы критиковали ее вдвое больше, чем других.
— Ты был далеко, — отвечает Фитцпатрик. — Она не была худшей, но она больше всех дергалась. Ты не мог видеть этого.
— По-вашему,
— А ты всегда быстро встаешь на ее защиту.
Все тело напрягается, но я игнорирую возражение Коула. Это правда. От них обоих. Я никогда не нравилась Фитцпатрик, а Коул — возможно из-за этого — всегда вставал на мою защиту быстрее и громче, чем на чью-либо другую. Сейчас я ненавижу их обоих за это.
Полагая, что я заплатила за свое подслушивание, я намеренно ломаю несколько веток и сбрасываю камни вниз по тропе. Коул и Фитцпатрик замолкают, как только я появляюсь около деревьев.
— Ты оставила свою куртку. — Фитцпатрик указывает на нее.
Я хватаю ее с грязи.
— Вот почему я вернулась.
Я уношусь прочь, не глядя ни на кого из них. Очень жаль, что мне придется просидеть на уроке Бондаря сегодня днем. Мало того, что создание бомбы никогда сильно не интересовало меня, я могла бы выместить свою агрессию в другом месте. Я имею в виду надирать задницу в тренажерном зале.
— Семь, подожди, — тяжелые ботинки стучат по тропе.
Я стискиваю зубы от досады, но делаю как приказано.
— Зачем?
— Так, я могу прогуляться с тобой? — Коул дергает мой хвостик. — Зачем еще, по-твоему?
Я не могу сказать, притворяется ли он глупым или он действительно не догадывается, что я подслушала тот разговор.
— Я имею в виду, почему ты выделил меня в разговоре с Фитцпатрик?
Коул делает жест, чтобы я притихла. Я напрягаю слух, но не слышу, как она идет вниз по тропе. Я держу рот на замке. Хотя ощущение, словно мы находимся в середине нигде, дорога до лагеря займет не больше пяти минут, там я и накинусь на Коула с расспросами.
Коул снимает свою куртку и перебрасывает ее через плечо со своим рюкзаком. Будучи раздраженной, я отвлекаюсь на движение мышц в его руках, напрягающихся против наших обтягивающих обязательных футболок. Мы были обязаны совершенствовать форму в течение многих лет, но за последние несколько месяцев половая зрелость существенно изменила наши тела.
И изменила то, как мой организм реагирует на эти изменения. Я ненавижу себя за это, особенно сейчас.
Солнце сверкает над головой, а верхушки деревьев не очень спасают. Хотя все становится хуже, как только мы выходим из леса и шагаем в травянистые места, соединяющие начало тропы с дорогами лагеря. Солнце отражается от металлических зданий и вскоре превращает асфальт под ногами в сковороду.
Я морщу нос, скучая по сладкому аромату сосны, который был заменен бензином и резиной.
— Так почему ты это делаешь?
Пот бисером стекает вдоль брови Коула, и он вытирает его.
— Тебе нужно спрашивать? Она придирается к тебе, и это меня бесит.
— Ты не думаешь, что может она постоянно выделяет именно меня, потому что ты всегда так быстро бросаешься на мою защиту?
— Нет.
Проклятье. С тех пор как у меня чешутся руки в жажде драки, мне хочется, чтобы он с жаром бросился все отрицать. Просто одно «нет» делает это гораздо труднее. Но я все равно пробую.