Возвращаясь к себе
Шрифт:
— Гулящая! — кричала она. — Заневестилась! Рожу раскрасила! — я была так поражена, что покорно терпела, пока она умывала меня с мылом и совала мою голову под струю воды, только шепотом молила: «Мама! Мамочка!»
— Принесешь в подоле — выгоню из дома! — она оттолкнула меня от себя так, что я ударилась лицом о край ванны и разбила губу. Алая струйка побежала по белой эмали, и это отрезвило ее. Она прижала меня к себе, обняла, и мы расплакались. Я сползла на пол, уткнулась ей в подол и молила о прощении, клялась, что никогда больше не притронусь к косметике, буду самой
Все, что обещала, исполнила. С Романовым я больше не общалась. Каждый раз, ловя на себе его взгляд, прятала глаза и отворачивалась. Это было несложно, тем более, что и учебный год подошел к концу.
На выпускной я не пошла. Объявила, что буду готовиться к поступлению в институт, а на самом деле просто не было денег на платье и банкет. Потом мне рассказывали, что Алексей на выпускном страшно напился и чуть не устроил драку. Больше я его не видела, выкинула из головы, как и все, что связано со школой.
Я выучилась в строительной академии и вот уже пять лет работаю дизайнером. Со второго курса зарабатывала сама: мыла полы по ночам все в той же академии. Краситься и нормально одеваться стала только на пятом курсе, когда с деньгами стало чуть полегче. Но каждый раз, подходя к дому, стирала макияж — огорчать маму не могла.
За все это время я ни с кем не встречалась и до сих пор не спала ни с одним мужчиной, хотя в институте были ребята, которые приглашали на свидания и даже настойчиво ухаживали. Но мне нужен был взрослый, серьезный, надежный человек, такой как Сергей Николаевич.
— Лиз, ау! — Романов, оказывается, все еще здесь и о чем-то спросил. — Так как насчет пересесть за мой столик?
— Эээ…что? — не поняла я. — Нет, спасибо, я здесь.
— Здесь же скука смертная? — он сказал это так, что услышали все. Сергей с другого конца стола уже открыто смотрел на нас и прислушивался к разговору.
— Молодой человек, а вы вообще кто? — возмутилась Маргарита Васильевна. — Оставьте в покое Лизочку, иначе мы пригласим охрану.
— Нет-нет, Маргарита, что вы, — скандала только мне здесь не хватало! Нужно как можно скорее спровадить отсюда Романова. — Алексей — мой одноклассник, и он уже уходит.
Я выразительно посмотрела на него, он зло поджал губы, но спорить не стал, а развернулся ко мне спиной и ушел.
Наш корпоратив продолжался в том же ключе. Правда, Сергей после инцидента с Романовым подошел и уже не отходил от меня. Но настроение было подпорчено, причем я сама не понимала, почему так муторно на душе. Даже рука Сергея на моей талии не успокаивала, перед глазами стояли поджатые губы и широкая спина Романова в белой рубашке.
Около 10 часов ночи я засобиралась домой. Да, знаю, время детское, говорила я, но мне уже пора. Ведь не объяснишь, что дома больная мама с давлением, которая не спит и ждет свою блудную дочь. Но у Сергея еще были здесь какие-то дела, и пришлось задержаться.
В половине одиннадцатого я начала психовать, тем более, Сергей обещал подвезти и Маргариту Сергеевну, которой было со мной по пути и которая, как и я, ждала, когда же он освободится. В конце концов Маргарита не выдержала первой
Две злые замерзшие женщины топтались у входа в клуб и безуспешно пытались дозвониться в такси: все до одного операторы просили подождать минут 30–40. Маргарита рвала и метала: мало того, что мы не могли быстро уехать, так еще и ее муж, до которого внезапно дошло, что негоже взрослой замужней женщине шляться ночами по клубам, воспылал ревностью и достал уже своими звонками. На мое робкое: «Может, он за нами приедет», — Маргарита разразилась такой тирадой, что я поняла: если ее муженек сюда явится, не поздоровится ни Сергею, ни мне, ни даже директору клуба.
Лихорадочно перебирая в телефоне номера, натыкаюсь взглядом на стоящего неподалеку Романова.
Алексей
Вечер обещает быть горячим. «Мотыльку» сегодня два года. Пышных торжеств не планируется, но в клубе новая шоу-программа, так что надо поприсутствовать. Столик выбрали, как всегда, на втором этаже, чтобы контролировать весь зал. Компания нормальная: Милка, Пашка, Светка и Ирокез со своей девчонкой. Милка уже минут двадцать сидит и соблазняет меня своим нижним бельем. Закинула ногу на ногу, так что кружевные трусики призывно выглядывают. Еще и вперед наклонилась, стряхивая пепел, чтоб я декольте рассмотрел. Будто в этом платье вообще можно что-то скрыть. Сижу, улыбаюсь, будто ничего не замечаю. Интересно, если дальше так пойдет, что она предпримет?
Ирокез отрывается, наконец, от своей подруги и спрашивает:
— Лех, а что там с «Атакой»? Надоели твои «Мотыльки», обещал ведь абонемент в спортклуб.
«Атака» — мой спортклуб, который уже полгода как закрыт. Хотел из него сделать что-то особенное, а теперь понимаю, что не хватает ни времени, ни желания. Уже подумываю продать его, чтоб не возиться.
— У Алекса, наверное, совсем нет времени, — отвечает за меня Милка, называя ненавистной пидорской кличкой. Думает, мне так нравится. — Может, тебе его вообще продать?
«А вот теперь точно не продам!» — думаю про себя, но отвечаю неопределенно:
— Может быть…
Милка многозначительно улыбается. Ей хочется создать впечатление, будто между нами что-то есть, и ей известно о моих планах.
Когда она уходит «попудрить носик», я вздыхаю полной грудью. Привычней себя все-таки чувствовать охотником, чем дичью.
Пашка, который не курит и терпеть не может запаха табака, разгоняет клубы дыма над столиком, потом пододвигается и возмущенно бормочет:
— Ты чего тормозишь! Такая девочка! Все на месте!
Пашка Милку толком не знает. Не буду рассказывать, что не возбуждаюсь в последнее время от девушки, если она дымит, как паровоз, и готова заняться сексом хоть в туалете. А Милка готова.
— Да я не в теме, Паш, — отвечаю удивленно. — Мне показалось: ей ты понравился, дерзай!
Он выпучивает глаза, поправляет ворот старомодной клетчатой рубашки, приглаживает свою светлую шевелюру. Наивный! Ей нравится только тугой кошелек. Но сегодня она одна, так что у Пашки есть шанс.