Возвращение «Back»
Шрифт:
Чарли поблагодарил мистера Гранта, и, не придавая значения его словам, поспешил на электричку.
Он вышел на своей станции и добрых три мили проковылял следом за рыжеволосой девушкой, пока, кажется, не проводил ее до дома, даже не пытаясь заговорить с незнакомкой.
Глава 3
На другой день в Лондоне, недалеко от работы, Чарли столкнулся с человеком по фамилии Мидлвич. Они были знакомы еще с июля, по Центру, в котором Чарли поставили новый протез.
— Быть не может, — громко воскликнул Мидлвич. — Неужто Саммерс? Товарищ по полку безруких и безногих? А я как раз иду обедать. Знаешь местечко напротив? —
— Заманчиво, — заметил Мидлвич, — помнишь, как до войны все забегали в бар на чашку кофе. А теперь? Врываемся сюда, как оголтелые, боясь, что до нас сметут всю еду. А во Франции, между прочим, нас зовут «Les grands mutil'es» [6] и уступают очередь. Увы, здесь такого нашему брату не дано. Ни за какие коврижки! — он аппетитно рассмеялся.
6
Les grands mutil'es — инвалиды с тяжелым ранением (франц.).
Чарли не проронил ни слова.
— Ну, вот и пришли, — Мидлвич нырнул в освободившееся пространство перед стойкой. — Что пьешь?
И, не дожидаясь ответа, окликнул официанта по имени Джон, заказал столик, нашел в толпе знакомое лицо, обменялся приветствиями, потребовал два двойных виски и только потом поинтересовался, что все-таки пьет Чарли. Саммерс, в сущности, спиртного не пил.
— Твое здоровье, — впервые подал голос Чарли.
— И тебе того же, — Мидлвич достал здоровой рукой папиросу и приступил к невообразимой манипуляции со спичками. — Плевал я на эти зажигалки, — он засунул коробок подмышку, оставил на поверхности малюсенькую полоску кремния и принялся чиркать об нее спичкой.
Увидев, барменша бросила на ходу все и кинулась дать ему прикурить.
— Благодарю вас, Роза.
Чарли вздрогнул, невольно оглянулся — но, нет, девушка была светловолосой.
— Ну что, — озираясь по сторонам, сказал Мидлвич, — как жизнь? Моя — не сахар. Вот какого лешего она мне прикуривает? По мне, так это лишнее. Ладно, это еще куда ни шло. А вот как дойдет до постели, увидишь. Боже милостивый, ты только представь, тут на днях моя визжала как резанная, представь, обнимаю ее этой алюминиевой штуковиной за самую аппетитную поверхность. Хотя тебе это чертовски затруднительно. Куда уж тебе. Но ты не робей — они это любят.
Мистер Саммерс коротко крякнул в кулак.
— Удивительный народ — женщины, — продолжал Мидлвич. — Взять хотя бы мою невестку. Тихоня, делает вид, что не от мира сего, но, как говорится, в тихом омуте черти водятся. Помню, у них на свадьбе пошли всякие шуточки. Семь лет прошло, а никак не забуду. А она как будто знать не знает, что там да как. Этакая цаца, видишь ли. Но как открывается истинное лицо человека? В обыкновенных вещах. Стоит обронить самую невинную шутку, нет, упаси бог, какие-то пошлости, но так, на грани, так сказать, опасности — она уже за три девять земель отсюда. Зато, прихожу из плена — а они устроили в мою честь вечеринку, — и она от меня ни на шаг. Думаю, может, она другим человеком стала, ведь, при всем уважении к Теду (это братец мой), она никогда не была, так сказать, роковой женщиной. Но ничего подобного — какой была, такой осталась, бьюсь об заклад. Нет, Саммерс. Обыкновенное любопытство. Ей, видите ли, интересно, как у нас за колючей проволокой обстояли дела
Чарли прочистил горло. Он немного разомлел от виски и как будто развеселился. И подумал, что еще чуть-чуть и через четверть часа, глядишь, и разговорится. Потому что обычно между ним и свободной речью стояла какая-то преграда.
— Давай еще по одной, — выдавил он, глядя в опустевший стакан.
— Благодарю, повтори и мне тоже. Все-таки странно видеть тебя здесь. Итак, женское любопытство, — продолжал мистер Мидлвич. — Бабы — они, как кошки, стоит пошуршать газетой — они тут как тут. И эти туда же. Как услышат, что ты несколько лет жизни провел в, так сказать, неестественных обстоятельствах — пиши пропало, — залезут тебе в печенки, пока всю кровь не выпьют. Ладно, Ивонна — да все девчонки на меня вешаются. И не стану скрывать — я извлекал из этого замечательную выгоду, просто замечательную. А что? Пару раз было.
Чарли хрюкнул в кулак.
— А леший их знает, может, они того и ждут. Барышни, они народ сложный, с ними никогда не знаешь — ни до, ни после.
— И не только женщины, — Чарли с удивлением услышал собственный голос, расплачиваясь за напитки.
— Нет, мужчины — другое, есть такие, плевал я на них. Суют свой нос в чужие дела, как эти мерзкие собачонки, знаешь, вечно что-то вынюхивают и тявкают на каждом углу. Шпицы, что ли? Нет, Саммерс, ты у нас тихоня. Спорю, все сохнут по твоим глазищам, барышни то бишь. Так как насчет перекусить? Джон держит для нас столик. Меня тут любят. Спорю, и у тебя найдется пара историй, хотя знаю я вашего брата, — сказал он, выглядывая в толпе знакомые лица. — Знаю я вашего брата. Тихони.
Заказав пива — которое было тут же отвергнуто под предлогом, что, когда есть виски, грех его не выпить, — Чарли заговорил.
— Забавно, со мной тут произошел случай. Как раз, о чем ты говоришь.
— Знаю я вашего брата, — Мидлвич вертел головой в поисках знакомых завсегдатаев и новых хорошеньких личиков.
— И пока не решил, как поступить, — Чарли сделал большой глоток виски с содовой и понял, что, видимо, пора закругляться.
— А ты знаком с Эрнестом Мэндрю? В Лондоне его знает каждая собака.
Но Чарли, как любого очень неразговорчивого человека, трудно было сбить с толку.
— В гости меня пригласили, — заплетаясь языком, продолжал он. — Родители моей девушки. Выдалась вечеринка, что ни говори. Но только я собрался уходить, как старик вручил мне записку. С адресочком. Именно так. Понимаешь, а ведь я встречался с его дочерью, и она умерла.
Чарли замолчал. И вдруг у него вырвалось, он проболтался.
— И, между прочим, родила мне ребенка, — хвастливо сказал он — и второй раз отрекся от Розы. — И он после всего дает мне адресок некоей вдовы.
Чарли глотнул, и откинулся на спинку стула, словно свалил тяжелый груз.
— Что? вдовы? — эхом отозвался Мидлвич. — О, напомни мне подойти к Эрни Мэндрю. Я должен ему кое-что сообщить, но все теперь к чертям собачьим забываю. Так о чем мы?
Но Чарли сказал все, во всяком случае, пока. Взгляд его застыл на стакане. Лицо его, и это правда, было очень печальным, в голове царила концентрированная пустота. И все стало легко.
— Кто знал, что так повернется? — мистер Мидлвич бросил на него взгляд. — Все мы вернулись к чему-то иному. Все мы кого-то потеряли. А тебе не кажется, они чересчур долго несут суп?