Возвращение блудного сына
Шрифт:
Платон опасался, что с открытием станции метро «Новокосино» у него не будет больше возможности дремать от «Новогиреево» до «Третьяковской». Но его опасения оказались напрасны. Теперь с полупустой платформы «Новогиреево» он без труда садился на всё же имеющиеся пустые места, и по необходимости дремал, тем более на обратном пути.
Очередной дачный сезон заканчивался. Необходимость в станции «Чкаловская» отпала, а вместе с нею и привычка ездить этим маршрутом, который опять вернулся на круги своя от «Новогиреево» до «Третьяковской», и далее трамваем
Окончание дачного сезона опять привело к повышению у Платона давления. Теперь оно повышалось и от любой эмоции, и от любой нагрузки, словно Платон стал неврастеником.
– «Ксюх! А ты знаешь, я давно почувствовал, что в связи с тем, что я пишу стихи и прозу, я стал глубже вникать во всё, сопереживать своим героям – стал как бы тоньше всё вокруг понимать – возможно это сказалось и на моей нервной системе. Ты же знаешь. Я очень адаптивный тип – быстро вхожу в роль!» – предположил Платон причину гипертонического криза, случившегося у него в середине октября.
– «Да, наверно это так!» – согласилась жена.
В понедельник, 26 ноября, после окончания дачного, гаражного и поминального сезонов, Платон вошёл в новую для себя роль.
Он посетил первое занятие литературного клуба – семинара детских писателей, на который его вывела соседка по даче Татьяна Гусева – в Доме литераторов на Большой Никитской улице. После прочтения им своей притчи «Упавший с дуба», началось обсуждение.
Первой, как видимо всегда, взяла слово самая молодая – Настя, очевидно считавшая себя здесь самой главной и умной, потому выступавшая в роли главного критика всего и вся. Невзрачная воинствующая уроженка деревни, считавшая своё верхоглядство – образованием выше верхнего, первой оценила труд Платона.
– «В этом рассказе я обнаружила обилие канцеляризмов. Сказывается отсутствие образования!» – задала она тон обсуждения, чем вызвала возмущение зрелых симпатичных женщин.
– «Как так можно голословно утверждать?! Вам не стыдно так говорить о незнакомом пожилом человеке?!» – вполголоса зашипели они на неё.
– «Но рассказ мне понравился!» – успела та вывернуться.
Кроме того, эта Настя, видимо от избытка образования, позволяла себе, сидя за большим общим столом литераторов, периодически озвучивать поглощение ею прямо из горлышка бутылки некоего напитка, видимо боясь здесь же от зависти и злости засохнуть.
По этому поводу, Платон подумал: хотя все мы в той или иной степени являемся выходцами из деревни, но ведь выходить-то из неё можно по-разному! Видимо деревня из неё не вышла! А ведь её тяга к культуре вполне объяснима. Человека всегда тянет к тому, чего у него нет, чем он обделён. Причём желает он это на подсознательном, даже интуитивном уровне. А её тяга к критиканству тоже объяснима. В детстве она, очевидно, была забитым ребёнком, возможно
Потому сейчас она пытается наверстать упущенное и взять верх над красивыми и истинно образованными людьми, особенно над коренными москвичами и выходцами из бывших высших слоёв общества.
В дальнейшем высказались многие, друг за другом повторяя довод о наличии канцеляризмов. Одни критиковали, другие тут же сами защищали автора, не давая тому слова самому постоять за себя.
Представителю мусульманской диаспоры не понравилось обилие свиней. Некоторым – до сих пор не засыпанная колея в незнакомой деревне.
А одной «опытной» даме не понравилось замечание Платона, что это не рассказ, а притча, и канцеляризмы здесь применены для юмора:
– «Любезнейший! А здесь все профессионалы! Мы, что, не понимаем и не знаем этого? Но надо уменьшить их количество, хотя бы на треть!».
Но всё равно притча всем понравилась, особенно на фоне других здесь же прочитанных рассказов. Некоторые слушатели даже прониклись судьбой злосчастного жёлудя и особенно его лысины, во многом поняв автора, одновременно подчёркивая краткость и яркость рассказа.
Из всех остальных выступающих, на Платона произвела впечатление поэтесса Татьяна Сергеева, с внешностью Мальвины и с глазами Пьеро, единственная из всех читавшая свои стихи стоя.
Но самое приятное его ожидало в лифте. Пожилая вежливая интеллигентная женщина, впоследствии представившаяся, как Элеонора Фёдоровна Бражникова, искренне поделилась с ним:
– «Как Вы здорово обыграли жёлудя! В каждой Вашей фразе столько потаённого смысла! Всё так красочно! Вы очень наблюдательный писатель! Да и стихи у Вас хорошие! Всё чётко и ясно!».
Платон поблагодарил её, распрощался и счастливый поехал домой.
В общем, дебют его прошёл успешно!
По дороге к дому мысли невольно продолжали вращаться вокруг происшедшего, где посредственность всё же пыталась править бал.
После прослушивания некоторых критикующих воинствующих верхоглядов, особенно фразы «апломбированой» дуры, у Платона невольно сложилось впечатление, что литературное образование – это, возможно, некое Прокрустово ложе, делающее из таланта отбивную котлету.
Дома Ксения выслушала рассказ мужа, спросив его:
– «Ты, что, тщеславный?».
– «Да нет! Только хочу, чтобы и для меня нашлось место на полке истории!».
А пока продолжалась его новейшая история.
Уже с утра 5 декабря, в день рождения институтских руководительниц, Платон оказался в их НИИ по своей работе. Поздравив случайно ему встретившуюся Елену Георгиевну, он забрал на вахте конверт с платёжными документами и отбыл в свой офис. А там, обрадовав Надежду, что он всё же сможет поехать со своими коллегами на чествование, он загрузился коробкой с биодобавками и отбыл к покупателю.