Возвращение чёрного

Андрижески Дж. С.

Когда я ещё сильнее открылась для него…

Блэк кончил, ритмично забившись надо мной.

Я почувствовала, как он в этот момент уносится куда-то, одновременно удерживая рот у моей шеи и плеча, чтобы приглушить стоны, рвущиеся из груди. Едва закончив, он тут же перевернул меня, затем вновь очутился во мне, весь его вес прижимал меня к месту, а Блэк с трудом дышал, стискивая мои волосы в другом кулаке.

Он снова говорил со мной, его присутствие нахлынуло на меня, удушающее, но несущее такое охеренное облегчение. Такое облегчение…

Он кончил снова,

сильно, вминаясь в меня с такой жестокостью, которая встревожила бы меня ранее, но теперь лишь заставляла желать, чтобы он сделал это ещё раз.

Все моё тело болело, но я настолько устала.

Я так устала бороться с этим… бороться с ним.

Блэк поцеловал меня, когда я подумала об этом, когда я открылась перед ним ещё сильнее. Я почувствовала, как это облегчение каскадами хлынуло от него, облегчение и так много привязанности, жара, тепла, что я снова потерялась, чувствуя, как его руки становятся грубее, а все исходящее от него делается мягче и мягче, почти невыносимо мягко, пока я не осознала, что плачу, не зная причины, смотрю на него и плачу, когда он вновь входит в меня.

— Не оставляй меня больше…

Я выпалила это с болью в голосе.

Он резко остановился, нависая надо мной, задыхаясь. Я подумала, что возможно, сбила его с толку или шокировала, но затем из него безжалостной волной выплеснулась боль, и он снова стиснул меня в объятиях, придавливая к полу.

— Я никогда тебя не оставлю, Мири… никогда… я никогда тебя не оставлю…

Однако боль в моей груди лишь ухудшилась. Я покачала головой.

Он уйдёт. Он устанет от меня, как уставал от каждой женщины, с которой спал.

Он издал надрывный стон, в этот раз не обращая внимания на громкость. Я обхватила руками его широкие плечи, когда он удлинился, и почувствовала, как боль от этого смешивается с болью в моей груди.

Все ушли. Они все меня оставили.

Его руки сжались так сильно, что причиняли боль. Он прислонился своим лицом к моему, и внезапно я не могла дышать. Так много его жара очутилось во мне, что я не могла дышать. Я чувствовала там собственничество, такое интенсивное, что оно душило меня, вынуждая с трудом втягивать воздух. Не только собственничество…

Блэк держал меня так крепко, что я могла лишь лежать там, тяжело дыша ему в шею.

И даже тогда я не пыталась бороться с ним.

Я открылась, смягчаясь под ним, пока он не застонал вновь, издавая почти беспомощный звук.

Затем я увидела его, я помнила этого босоногого ребёнка с синяками на лице за забором с колючей проволокой. Я видела его и осознала, что он тоже на меня смотрит.

Я чувствовала там обещание, в этих золотых глазах.

Я чувствовала это, хоть ни один из нас не говорил вслух.

***

Когда я проснулась в следующий раз, я осознала, что щурюсь на свет.

Единственный луч солнца пробрался сквозь облака и туман, укутывавшие горизонт, и скользнул по ковру Энджел и деревянному полу. Эта нить света нашла мои глаза там, где я лежала на раскладном диване-кровати. От этого я

моргнула, захотела чихнуть, а затем уткнулась в тёплую татуированную руку, лежавшую под моей головой.

Я расслабилась в нем, когда его тепло усилилось, а мускулистые пальцы стали ласкать мою шею и поглаживать волосы, массируя бок и шею сзади.

От него исходил жар, привязанность.

Больше, чем просто привязанность.

Когда я подумала об этом, Блэк поцеловал меня, крепче прижимая к своей груди.

Его присутствие вокруг меня усилилось.

Одновременно с этим меня вновь накрыло облегчением, таким сильным, что я могла лишь лежать там, прижиматься к нему и обхватывать его руку пальцами и ладонями. От этого облегчения на глазах едва не выступили слезы, и я ощущала, как курсирующая во мне уязвимость становится все хуже. Я никогда не чувствовала себя такой разодранной и раскрытой. Как будто кто-то вскрыл мою грудь, открывая само бьющееся сердце, мягкое и сотканное из хрупкого света.

Я чувствовала, как Блэк в какой-то мере окружает его, окружает меня, и я ощущала себя на удивление в безопасности, вопреки осознанию этой уязвимости.

Я лежала там ещё несколько минут, просто испытывая огромное облегчение от того, что он здесь, со мной.

Затем реальность отложилась в сознании.

Мой разум начал показывать мне образы предыдущей ночи. Мгновенные кадры, лишь со звуками и жёсткими импульсами чувств. Все три составляющие — образы, звуки, чувства — становились все более интенсивными, чем дольше я смотрела. И чем дольше я смотрела, тем сильнее меня омывал жар, но теперь это был уже не хороший жар. Какая-то комбинация смущения, страха, неверия и стыда забралась под мою кожу, поднимая жёсткий шар тошноты к груди и затрудняя дыхание. Чем дольше я думала о предыдущей ночи, тем сильнее становилось это чувство.

Я ударила его.

Не играючи. Не шутливо, не для прелюдии, и не как часть какой-то игры.

Я ударила его… в ярости.

Я пыталась причинить ему боль.

Я в жизни никого никогда так не била. Даже в армии мы не дрались в ярости. Мы дрались, чтобы защитить себя, защитить других людей. Мы дрались на ринге ради забавы и улучшения наших навыков — я не думала, что когда-либо злилась на кого-то на ринге, даже на моих инструкторов, которые прилагали все усилия, чтобы надавить на наши больные мозоли.

Я никогда не причиняла никому боль умышленно, с намерением навредить по эмоциональным причинам.

Я определённо никогда прежде не била того, с кем спала. Я никогда не пыталась причинить боль половому партнёру. Я никогда не пыталась причинить боль другу.

Осознание этого вызвало такой прилив тошноты, что я едва могла дышать.

Руки вокруг меня сжались крепче, достаточно крепко, чтобы я понимала — Блэк определённо проснулся, а не находился в дремлющем, полу-бодрствующем состоянии, которое я ощущала на нем прежде. Я постаралась очистить своё сознание, решить, что делать, как убраться отсюда, но он лишь крепче прижал меня к своей груди, целуя в шею сзади и омывая меня жёстким приливом жара.