Возвращение домой.Том 2.
Шрифт:
— Теперь ты здоров?
— Осталась небольшая слабость. А вообще, все нормально.
— Сколько ты планируешь пробыть здесь? Гас пожал плечами:
— Еще не думал.
Руперт почувствовал, что они топчутся на одном месте и, если он хочет добиться чего-то от Гаса, пора перестать ходить вокруг да около.
— Послушай, Гас, если тебе неприятны мои вопросы, я не буду ничего спрашивать. Но пойми меня правильно, это не праздное любопытство, я хочу понять, как, черт возьми, ты оказался в таком положении.
— Все не так плохо, как может показаться на первый взгляд.
— Не в этом дело.
— С
— Может быть, с того момента, когда ты встретился б Коломбо с Джудит?
— Джудит… Эта встреча — одно из самых счастливых воспоминаний. Она такой хороший человек и всегда была добра ко мне. Мы были вместе совсем недолго, всего каких-то два часа, а потом мне надо было возвращаться на судно. И мне досталась эта бутылка виски, «Блэк-энд-Уайт». Старик официант в отеле «Галле-Фейс» берег ее для Ферги Камерона, который должен был забрать ее на обратном пути, но Ферги погаб, и Куттан отдал бутылку мне.
— Когда ты вернулся в Англию?
— Не помню, примерно в середине октября. Сначала Лондон, а потом нас повезли в Абердин. Ты знаешь, что мои родители умерли?
— Нет, я не знал, прими мои соболезнования.
— Мне сообщили об их смерти, когда меня положили в госпиталь в Рангуне. Они были уже в очень преклонном возрасте. Но я жалел, что так и не довелось повидаться с ними. Я писал им из Сингапура, из Чанги, но они не получили моего письма. Они думали, что я погиб, и с матерью случился тяжелый сердечный приступ. Три года она провела в частной лечебнице и потом умерла. Отец все это время продолжал жить в Ардврее, с экономкой и слугами. Не хотел переезжать обратно в Абердин. Видимо, он полагал, что тем самым уронит свое достоинство. Упрямый был старик и очень гордый.
— Я что-то не понимаю, — нахмурился Руперт. — Что значит — переехать обратно в Абердин? Я думал, вы всегда жили в Ардврее.
— Все так думали. Воображали себе большое имение, охотничьи угодья, помещичий род. И я никогда не пытался никого разубедить, легче было молчать и тем самым поддерживать это заблуждение. А правда состоит в том, что мы, Каллендеры, никакие не помещики. Мой отец был простым абердинцем, который нажил состояние благодаря упорному труду, всего в жизни добился сам. Когда я был маленьким, мы жили в Абердине, в своем доме, сад выходил прямо на улицу, и чуть ли не под носом у нас ходили трамваи. Но для меня отец хотел лучшего будущего. Я был его единственным ребенком. Он мечтал, чтобы я стал джентльменом. И мы переехали из Абердина в Дисайд, в уродливый викторианский особняк, в котором моя мать никогда не была счастлива. Меня отправили в частную приготовительную школу, потом в Рагби, потом в Кембридж. Джентльмен, воспитанный и образованный человек. Тогда, до войны, воспитание и образование имели большое значение. Я не стыдился своих родителей. Я был очень к ним привязан, восхищался ими. И в то же время я понимал, что им не место в хорошем обществе. Даже разговор об этом приводит меня в бешенство.
— Что стало с твоим отцом?
— Он умер от инфаркта вскоре после смерти матери. Вернувшись в Абердин, я думал, что, по крайней мере, буду обеспеченным человеком и у меня хватит денег, чтобы начать все сначала. Но я остался ни с чем, деньги испарились. На рынке недвижимости наступил кризис, надо было оплачивать пребывание матери в лечебнице, содержать огромный дом и поместье для одного старого человека, платить прислуге, кухарке, садовникам —
Руперт решил, что сейчас не время выбирать выражения, и спросил напрямик:
— Ты остался без гроша?
— Нет, но я думаю, придется подыскать какую-нибудь работу. Ардврей я продаю…
— А что с твоей машиной? С красавицей «лагондой»?
— Нашел что вспомнить! Она стоит в гараже где-то в Абердине. Я еще не успел до нее добраться.
— Ты меня извини, Гас, но такому возвращению домой не позавидуешь.
— Я и не ждал, что оно будет счастливым… Хорошо и то, что я вообще вернулся, — добавил он тихо.
Их разговор прервало появление барменши с сандвичами.
— Уж не взыщите, не Бог весть что, но я сделала все что могла. Я горчичкой внутри помазала, чтобы вы могли представить себе, будто там ветчина.
Они поблагодарили ее, Руперт заказал еще пару пива, и она ушла, забрав их пустые кружки. Гас снова закурил.
— А как насчет Кембриджа? — спросил Руперт. — Что насчет Кембриджа?
— Я забыл… на кого ты учился?
— На инженера.
— Ты не мог бы вернуться в университет и закончить обучение?
— Нет, я не могу вернуться.
— Как успехи в живописи?
— Я не рисовал с тех пор, как нас освободили из плена и доставили в госпиталь в Рангуне. У меня пропала тяга к живописи.
— Но у тебя такой талант! Я уверен, что ты мог бы зарабатывать этим себе на жизнь,
— Спасибо на добром слове.
— Тот набросок, который ты сделал с Эдварда, изумителен.
— Это было давно.
— Такой талант, как у тебя, не умирает.
— Не знаю, не уверен. Я уже ни в чем не уверен. В больнице меня уговаривали снова взяться за рисование, принесли бумагу, карандаши, краски…
— Ты хочешь сказать: в рангунском госпитале?
— Нет. Не в рангунском госпитале. В Шотландии. Последние семь недель я провел в больнице. Психиатрическая лечебница в Дамфрисе. Меня поместили туда, потому что я малость сдал. Бессонница, кошмары, судороги, реки слез. По-видимому, что-то вроде нервного расстройства.
Руперт был потрясен.
— Господи, дружище, почему ж ты мне сразу не сказал?
— Да чего тут говорить… скука и стыд.
— Тебе там помогли?
— Да. Они были мудры и терпеливы. Но они старались заставить меня вернуться к живописи, а я находился в полнейшем ступоре и отказывался. Тогда они засадили меня за плетение корзин. Там был чудесный парк, симпатичная медсестра водила меня на прогулки. Я любовался небом, деревьями, травой, но все это казалось мне нереальным, Я как будто смотрел через толстое стекло на какой-то чужой мир и знал, что он не имеет ко мне никакого отношения.
— У тебя до сих пор осталось такое чувство?
— Да. Потому-то я и приехал в Лондон. Я подумал, что если окажусь в огромном, перенаселенном городе, где меня никто не знает и я никого не знаю, где человека на каждому шагу подстерегает стресс, — и если я все же выживу, не сломаюсь, то смогу вернуться в Шотландию и начать все сначала. Один парень, который лежал со мной в лечебнице, разрешил мне пожить в его квартире. Тогда мне казалось, что это хорошая идея. Но когда я приехал, увидел это место и подцепил грипп, засомневался… Но сейчас уже все хорошо, — торопливо добавил он.