Возвращение домой
Шрифт:
А если детей быть не может?
Значит – свадьба на время – на неопределённое время, а, другими словами, – навсегда! На всю жизнь!
Да ведь это единственная возможность не дать ему уйти! А он, этот Джейк Тайлер (как же необычно звучат эти людские имена!), он хорошо знает наши порядки, знает наш язык, на это и Ариартис внимание обратил, он не посмеет нарушить обряд. Вряд ли, конечно, побоится. Но вот из уважения к нам, дикарям. Должен же он нас уважать хоть немного после всего, что ему сделали.
Ему же жизнь спасли! Жизнь!
Разве не стоит она того, чтобы прожить её здесь, а не в городе, где эту жизнь
Попробовать можно и даже нужно. Раз уж это единственная возможность задержать его здесь. Хотя бы на время…
А сама я? Сама сумею ли решиться? Хватит ли сил пойти на такой шаг? Не пожалеешь ли потом? На одной стороне любовь, страстное желание уберечь самое дорогое, пусть даже и человека; уберечь, спрятать, держать поближе к себе (а не есть ли в этом желании что-то эгоистичное?), – с другой – жертва своим возможным счастьем с подобным себе, с ларином, с которым можно встретиться даже здесь, в заброшенном посёлке. Но ведь можно же и не встретиться?! И остаться, как Аирка, без мужа и без детей? Ладно, над этим ещё будет время подумать, но ждать другого?.. Нет!! Нет… Не будет другого. Никого другого с такой силой тебе больше не полюбить, ты же сама знаешь. Все ларимны – однолюбы! И ты – не исключение.
Свадьба – дело серьёзное! Как на это посмотрят остальные? Ариартис, он не осудит, он ещё раньше дал понять: делай всё сама, как сердце подскажет. Да, он поймёт. А вот мама? Мамочка, миленькая… Совсем не этого хотела ты для своей дочери. Думала ли ты о таком, когда выхаживала человека? Даже представить не могла…
Но и она поймёт! Поймёт! Не враг же она мне…
Имею же я право хоть на какое-то счастье. Пусть это лишь слабое его подобие по меркам матери, но разве сама я могу себе запретить?! Не могу!.. Сердцу не прикажешь, оно живёт по своим законам…
А вообще-то, свадьба – это личное дело двоих. Никто не должен вмешиваться, даже родители. Вон, Аирка усыновила человека – невиданный случай, не было такого никогда, но никто ничего не сказал. И сейчас тоже, никто ничего не скажет. Это касается только меня и его…»
Кайна опять посмотрела на Джейка. Он никуда не делся, шёл всё так же, впереди, нёс корзину сам, несмотря на отказ в помощи. Он даже в этом, в такой мелочи оставался человеком, чужаком.
Мужчина-гриффит никогда, даже ребёнком, не смешивает мужские и женские обязанности. Это заведено раз и навсегда. Мужчина строит дом, заботится о его ремонте, готовит дрова для очага, ловит рыбу, режет дерево, как Ариартис, но главная его задача – собирать знания о мире, а потом самое интересное и полезное передавать детям.
А всё-таки приятно! Приятно и легко идти вот так, налегке, чувствовать себя, как те дамы-горожанки, слабой, хрупкой, беззащитной, готовой опереться о сильное плечо любящего мужчины и видеть в нём своего защитника.
Чем больше Кайна старалась думать о том, как ей быть, тем больше понимала, что отдаётся она теперь лишь на волю чувств. О завтрашнем дне она не думала и не гадала, не пыталась гадать больше, понимая одно: что будет, то будет.
А сейчас ей нужен был парумз. Узкая лента, сплетённая невестой специально для обряда. Его можно сделать быстро, за одну ночь. Значит, надо спешить.
Кайна ускорила шаг, план дальнейших действий был намечен. А завтра праздник, танец…
* * *
Только-только
А-лата и сейчас, в такую рань, уже была на ногах. Джейк слышал её лёгкие, почти невесомые шаги, но сам вставать не спешил, лежал не шевелясь. А-лата подошла, коснулась плеча, заговорила:
– Вставай! – И как догадалась, что уже не сплю? Джейк сдержал вздох, приподнялся, сел на кровати, сообразить ещё ничего не успел, а А-лата кинула ему в руки сложенную чистую одежду, приказала, по-сержантски строго и коротко, – На речку быстро! Искупаешься – переоденься!
И ушла, так ничего не объяснив. Джейк хмыкнул, проводив её взглядом. «Вставать, так вставать» – И потянулся за рубашкой.
…Утренний рассветный лес совсем не такой, как обычно. В нём нет вечерней и полуденной духоты. Дневные цветы только распускаются, а ночные ещё не закрылись и хранят в чашечках не исчезнувший за ночь терпкий сильный аромат.
Весь он как будто замерший, как живое существо, собирающееся с силами, готовящееся к новому рывку: встретить и прожить день, а потом – и ночь. И совсем он не похож на осенний лес. Зелень, цветы, птицы, море насекомых – всё, как всегда. Листва здесь желтеет круглый год. Одна желтеет и опадает, другая растёт тут же. Отцветают цветы, появляются новые. Не замечал Джейк никаких сезонных перемен. Может, только чуть прохладней стало по утрам, и ромсы появились по утрам, богатые ромсы. Вода на листьях, – на всём! – как после ливневого дождя. Неосторожное движение – и мокрый до нитки, ещё до Чайны не добравшись.
Скорее бы солнце взошло, что ли! Хотя, и оно не поможет, ему до земли лучами своими не достать, лишь к обеду вода эта превратится в пар, и снова дышать придётся не воздухом, а водой, как в парнике.
Над рекой ещё туман стлался, густой и вязкий, настолько плотный, что другой берег лишь смутно просматривался чуть заметными очертаниями.
Течение здесь, в заводи, почти не замечалось, даже плавающие листья с деревьев стояли в воде неподвижно. А вода чистая и прогретая, песок на дне видно у самого берега, а дальше глубоко – и там пугающая опасная чернота. Хорошая, должно быть, глубина.
Соседний берег был далеко, раза в три, наверное, шире того места, где они когда-то переходили давно группой…
Джейк даже дыхание сбил, пока добрался до берега. Ухватился за свисавшую к самой воде ветку, расслабился, отдыхая, заодно и огляделся. А Чайна-то прибавила. Вот здесь, на берегу, был небольшой песчаный пляжик, и солнцем весь день прогревался. Раньше ещё, когда начал в лес уходить, спускался к воде и смотрел всё, смотрел на соседний берег. Хотел переплыть, но боялся, слабый ещё был после ранения.