Возвращение домой
Шрифт:
А сейчас вода здесь. Весь пляж с песком под воду ушёл, а дальше отвесная стена леса. Значит, опять по горам дожди прошли. Как Ариартис тогда говорил: «Река поднимется, отрежет от всех до самой зимы…» Выходит, ещё дожди будут, будет Чайна прибывать – наступит осень. Джейк невольно поёжился, зябко повёл плечами, вспомнив ветреную, сырую осень на Ниобе. А здесь, на Гриффите, совсем не то, намного теплее, и год короче.
Зябкость прошла, стоило в воду окунуться; тёплая вода слабо пахла листьями и сырой древесиной. Не было в ней той снеговой свежести и холода до ломоты в зубах.
Он поплыл вперёд вразмашку, далеко выкидывая руку и разрезая воду впереди
Вот он, и дальний берег.
Туман уже поднялся выше, рассеивался, потянулся под защиту прибрежных деревьев, а в воздухе оставались капельки воды. Они опускались вниз утренней росой. И роса эта была холодной, как настоящий осенний дождь. Джейк нырнул под воду, поплыл вниз по течению. Плыл до тех пор, пока лёгкие не обожгло, не заныло под рёбрами и чуть сбоку, там, где теперь были две ямочки от свежих шрамов. Видимо, вправду внутри ещё не всё зажило так хорошо, как казалось. Боль ещё давала о себе знать при каждом вдохе, но боль терпимая, привычная… Терпимая, а всё-таки вселяющая тревогу. Радость от такого красивого утра, от купания и выздоровления прошла куда-то. Сразу вспомнилось всё…
«Ерунда! Подумаешь!.. Ерунда это всё!» – Джейк тряхнул головой упрямо, сгрёб мокрые волосы со лба, загладил их ладонью назад, и вдруг улыбнулся. Почему-то неожиданно вспомнилась Кайна. Но не такой, какой она была чаще всего: замкнутой и серьёзной до неприступности, как богиня, а той вчерашней, перед завтраком, у Ариартиса. Счастливой, радостной, особенно красивой!
Сердце забилось сильнее, чаще, с волнением, как обычно перед возможной и давно ожидаемой встречей. И Джейк заторопился, погрёб к берегу, забыв обо всём, о другом. Даже мысли нехорошие пропали, тревожные мысли. Не до них теперь! Не до них…
* * *
– Мама, я обошла всех, даже у Каридии была, – Кайна с усталым вздохом присела на среднюю ступеньку, – Но она не придёт, не сможет…
– Каридия? Почему? – А-лата развешивала для просушки сырые простыни, но, задав вопрос, обернулась к дочери, – Опять болеет, да?
– Да! – Кайна опустила голову, – У неё перед дождями кости ноют даже сильнее, чем обычно.
– А на праздник? Хотя бы на праздник?
– Тут она и сама ещё не знает. Но я просила, сильно просила, – Кайна поднялась, подошла, взяла из корзины вторую простынь, стала помогать развешивать.
– А остальные собираются все?
– Все…
– Ты предупредила, что сначала будет очищение? – А-лата чуть отогнула край простыни, чтобы видеть лицо девушки, но Кайна только кивнула молча.
– Это хорошо, что завтра он уйдёт, – слова вырвались раньше, чем А-лата успела сообразить, чтом за ними может последовать. Но Кайна только вздохнула, попросила с мольбой:
– Мама, я уже просила, кажется…
– «Мама»… Почему именно «мама»? Ведь так люди говорят! – сказала А-лата, немного помолчав, – Почему не Лата, не А-лата, как всегда? Почему «мама»? Ты же никогда раньше не говорила так…
Кайна пожала плечами в ответ, весь вид её выражал нежелание говорить хоть что-то, или, скорее, сильную усталость.
– Кайна, ты даже плечами теперь дёргаешь совсем как он! –
– Он уже видел тебя сегодня? Спрашивал хоть о чём-нибудь? Нет? Ты говорила ему про обряд? – А-лата смотрела на дочь в ожидании ответа, но Кайна явно не спешила отвечать, расправляла влажную ткань, разглаживая руками каждую складочку.
– Каждый раз, когда я пытаюсь поговорить с тобой, ты замолкаешь, отказываешься. Кайна? Я же хочу помочь тебе! Ты ещё молодая, и с мужчинами у тебя никакого опыта, ты ничего не знаешь… А я вижу, камк он на тебя смотрит. Это не просто любопытство или интерес – это страсть! Или любовь! Называй, как хочешь… Это опасный взгляд… Что бы он к тебе ни испытывал, он сам прекрасно понимает, что это несерьёзно, всё это временно. Может, поэтому он и держится до сих пор. Но надолго ли… – А-лата покачала головой, покусывая губы. Лица Кайны она не видела, девушка стояла по ту сторону развешанной простыни и стояла, опустив голову. А-лата продолжила, – Люди… Все люди довольно опасны. А ещё я знаю, на что они могут быть способны. Ты же сама, помнишь, много чего рассказывала про них? Я боюсь… Боюсь, понимаешь? Только замечу: нет тебя, нет его – и сразу в панику. Значит, вы снова вместе! Снова где-то одни… У меня сердце постоянно не на месте… Как ты одна, доченька?.. А если он груб с тобой? А если попробует пристать? Ты же можешь растеряться, не сумеешь вовремя остановить его?.. А вдруг на людей это не действует?.. Я боюсь за тебя, слышишь, Кайна?
Но Кайна и на этот раз промолчала.
– Конечно, тебе кажется, что я преувеличиваю, вижу в нём опасного и страшного зверя, – снова заговорила А-лата почти умоляющим и оправдывающимся голосом, – Нет. С самого начала он понравился мне. Я ведь долго лечила его, выхаживала… Я люблю его даже… Но люблю, как сына, как одного из нас… А ведь он-то человек. Чужак… Я как представлю его среди тех, среди солдат из города, мне страшно делается…
Да, я люблю его… – повторила А-лата, встретив изумлённый взгляд дочери, – Никто так не радовался его выздоровлению. Я и сейчас им любуюсь, когда вижу… Когда у тебя будут свои дети, ты поймёшь…
Но сейчас, когда я знаю, что он может причинить тебе боль, лучше было бы, чтоб он ушёл отсюда. И побыстрее!..
Мне не хочется отпускать его ТУДА! Сильно не хочется!.. Если он уйдёт, то уйдёт навсегда. Но так будет лучше. Лучше для вас обоих, и для него, и для тебя особенно.
Кайна продолжала молчать и смотреть в землю. Слышала ли она вообще хоть что-то? Голова её поднялась медленно-медленно, и А-лата встретила твёрдый, незнакомый ей взгляд дочери. Губы Кайны чуть дрогнули, вот-вот – и скажет что-то, но до этого не дошло: Кайна уже смотрела мимо А-латы, и взгляд её и само лицо прямо засветились нескрываемой радостью. А-лата поняла сразу, что к чему, но обернулась не сразу.
Он стоял очень близко – подошёл бесшумно, как ларимн, поздоровался с Кайной, на А-лату же взглянул коротко, из вежливости. Сам только после купания, весь в чистом, в том, что она приготовила ему для обряда.
А-лата подхватила пустую корзину, отошла на несколько шагов по направлению к дому. Да, они теперь её не замечали. Стояли друг против друга, ничего и никого вокруг не видя. Только простынь на верёвке между ними тяжело покачивалась на утреннем сквозняке.
А-лата вздохнула с отчаянной бессильной мольбой: «Всесильное светило!.. И почему она не хочет меня слушать?! Все слова, все просьбы – всё напрасно!.. Что делать? Что ещё я могу сделать?!..»