Возвращение домой
Шрифт:
Опомнившись через минуту, снова взглянул на полковника, поблагодарил:
– Спасибо, господин Барклиф. Пойдёмте, я провожу вас.
Тот кивнул в ответ с явным сочувствием, но вслух ничего не сказал, повернулся уходить, но тут вдруг заговорил Дэмьен. Он следил за мониторами, а рядом, чувствуя себя лишним, топтался Фереотти:
– Шеф, у нас здесь какая-то странная реакция… На сбои не похоже… Кривая эмоционального состояния скачет… Он же у нас так напичкан сейчас, что не должен ничего чувствовать…
– Да? – Гервер подошёл, опёрся локтем на спинку кресла, поверх
– Вот, сейчас! Смотрите же, док! – выкрикнул Дэмьен, схватив Гервера за рукав халата. – Вы видели? Такой сильный всплеск!.. Он реагирует на наши голоса. Он отлично слышит их…
– Ты считаешь это открытием века? – Гервер сейчас был не в настроении, он всё ещё обдумывал полученное известие. – Для нашего допроса это обычное дело…
– Господин полковник, он реагирует на звучание вашей фамилии, – Фереотти сказал то, над чем Дэмьен ещё думал, и то, что он вряд ли решился бы сказать. – У вас нет знакомых или родственников среди ниобиан или среди Императорских гвардейцев?
Полковник при этом вопросе, не очень-то этичном (впрочем, как и всё, что делал Фереотти), нахмурил брови, поджал губы, как будто оскорбился, но ответил всё тем же спокойным, приятно рокочущим голосом:
– Если вы применяете психоастимуляторы, то в этом нет ничего странного. И вправду, господин Гервер, это обычное дело… Астимуляторы вскрывают глубокие слои памяти… Не думаю, что я единственный Барклиф в этой солнечной системе. Однофамильцы могут быть у каждого…
Спросите его об этом, если вам так интересно. – И тут спросил сам, глянув на подследственного: – Тебе знакома эта фамилия? Барклиф?
Ниобианин медленно кивнул, но потом, словно опомнившись, произнёс почти беззвучно:
– Да!.. Дэвид Барклиф… Лейтенант… военнопленный…
Эти слова, как случайная бредовая смесь срывались с его губ, но никто не слушал их так внимательно, как полковник. Внимательно и с интересом, совсем непонятным.
– Он уже сильно истощён. Не стоит его слушать… Уже больше бредит, чем отвечает… Никакой связи, никакой логики, – Гервер отвёл гостя в сторону. – А вы, я вижу, имеете в этом деле толк… – Кивнул в сторону операционного стола. Полковник что-то ответил ему, но они к тому времени уже скрылись за дверью.
Дэмьен и Фереотти переглянулись и одновременно пожали плечами…
Гервер вернулся через полчаса, заговорил с порога:
– Всё, закругляемся! Хватит! Пора и отдохнуть!.. Последние наши дни распечатаешь, положишь мне на стол в кабинете… Отчёт я напишу попозже, вечером, наверное…
Гервер остановился посреди комнаты, стоял, глубоко засунув руки в карманы халата. Несколько минут в молчании смотрел в лицо спящему пленному.
– Спит… Счастливчик… – а потом вдруг добавил, глянув на ассистента: – Я уезжаю сейчас во Флорену… За всем проследишь сам… Когда приеду, назначу курс реабилитации… А ты пока дай ему какое-нибудь снотворное посильнее… Лучше барбутал. Пусть спит…
– А вы надолго? –
– Мой племянник, Юлиус Гервер, бестолковый мальчишка… – ответил Гервер, немного помолчав, обдумывая что-то. – Хотел романтики… Потащился сюда, добровольцем… Здесь, на фронте, романтику искать? Разве есть мозги? В пехоте? Где там романтика? В грязи? В окопах?.. Он уже во Флорене… Я только что с пункта связи… Готовят к операции… Надо ехать! Надо!.. Что я потом его матери скажу?
* * *
Да, выглядел он, конечно, не лучшим образом. Уже неделя прошла после всех допросов, а на человека он всё ещё мало походил. Слабое подобие себя прежнего, с сожалением и некоторым разочарованием думал полковник Барклиф, вспоминая фото, приложенное к делу. Сейчас же того недавнего бравого холёного гвардейца было не узнать. Куда подевалась та совсем ещё юная красота и затаившаяся улыбка в широкораспахнутых глазах?
Перед Барклифом сидел предельно ослабевший, похудевший мальчишка в мятой несвежей пижаме. Светлые, давно не чесаные волосы сосульками падали на лоб. Резко обострившиеся скулы, впалые щёки, сухие растрескавшиеся губы и пустые, ничего не выражающие равнодушные глаза.
Он выглядел так, как выглядит каждый после долгой изнурительной, очень тяжёлой болезни. А вообще-то, он выглядел так, как и должен был выглядеть после двадцати дней допросов, после глубокого допроса и психоастимуляторов. Людей после подобных процедур Барклиф видел, и не раз. Опыт у него в этом деле был немаленький.
Несколько минут он стоял у порога, изучая комнату и пленного. Комнатка, конечно, как камера-одиночка. Четыре стены, койка в углу, справа от входа раковина и туалет. Да, скромно, как в тюрьме. Даже сесть некуда.
Барклиф прошёл вперёд, сел на край кровати, спросил ещё, стараясь сохранять вежливое отношение к хозяину:
– Ты не против?
Тот никак не отреагировал на этот вопрос, но вторжение в личное пространство воспринял негативно: отстранился, отполз в самый дальний угол койки, ещё ближе подтянул к груди колени, обхватил их руками. Следил за Барклифом исподлобья, но без любопытства, с прежним равнодушием. Минут пять сидел, совсем не шевелясь, будто и не замечая гостя, казалось, спал с открытыми глазами. А потом вдруг сорвался, резко, с места. Мимо Барклифа. В два прыжка – и к раковине.
Его рвало мучительно долго, но сам Барклиф, сидя к умывальнику спиной, даже не шевельнулся, даже не взглянул в ту сторону.
– Ломка, да? Паршивое состояние…
– Слушайте, что вам надо? – Парень тяжело повалился на кровать, оттолкнул подушку, уселся, подогнув одну ногу под себя, сел так, что они с Барклифом смотрели теперь друг на друга почти в упор. Глаза ниобианина светились раздражением, но зато в них не было больше равнодушия и пустоты. Сам ещё бледный, до зелени, после приступа тошноты, но держится вполне сносно. Можно и поговорить.