Возвращение домой
Шрифт:
– Тебя восстанавливают по ускоренной программе. С сегодняшнего дня инъекции будут проводиться с шестичасовым интервалом вместо вчерашнего трёхчасового. Пока втянешься, будет особенно тяжело…
– Вы пришли, чтоб рассказать мне это? – Парень усмехнулся, скривив губы, отвыкшие за последнее время улыбаться. – Спасибо, мне сразу полегчало…
Барклиф хмыкнул, проглотил иронию молча. Гвардеец оживал, и это радовало.
– Нет! Мне нужна твоя помощь… Поговорить кое о чём…
– Нет уж! Спасибо! Я уже всем здорово помог! Хватит! Наговорились уже!.. До тошноты… – Парень попытался рассмеяться, а голос у самого сорванный, хриплый, севший, как после долгого крика. Замолчал, отвернулся.
– Я – Барклиф. Тебе что-нибудь говорит эта фамилия? –
– Я многих называл. Ну и что? Смотрите отчёты. – Гвардеец смотрел куда-то в сторону, мимо гостя, поверх его плеча. – Я больше никому ничего рассказывать не собираюсь…
– Того, что мне нужно, в отчётах нет. – Голос Барклифа сохранял терпеливые нотки, но чувствовалось, что это спокойствие – результат больших усилий.
– А что тогда вам ещё от меня надо? – Пленный вскочил, заходил по комнате, сжимая ладонями пульсирующие болью виски, неслышно ступая босыми ногами по пластиковому покрытию пола. Три шага до умывальника – и обратно! Едва не касаясь плеча Барклифа. Полковника начало раздражать это движение, он порывисто выпрямился, так, что ниобианин чуть не толкнулся ему в грудь. Остановился, опустил руки, опять начал:
– Я больше не…
– Что – ты?! – перебил его Барклиф. – Ты теперь ничто! Ты предал свою Родину… Хотел ты этого или не хотел, это мало кому интересно… Думаешь, кто-то когда-то спросит, добровольно ли ты «раскололся» или после препаратов? Нет! Нет… И ты сам это понимаешь… А сейчас ты после всего пытаешься показать свою независимость? Её у тебя больше нет! – он выкрикнул эти слова мальчишке в лицо. Тот смотрел на него с немым отчаянием и мукой. Бледный, растерянный, совсем жалкий. С влажных волос, прилипших ко лбу, вниз стекали капельки воды, а пленный смотрел на Барклифа, не моргая. – Ты лишился всего! Даже жизнь твоя больше тебе не принадлежит… Раньше надо было думать… И показывать свой характер. А сейчас… сейчас это просто смешно…
Ниобианин медленно опустился на кровать, сгорбился устало, спрятав стиснутые кулаки в коленях. Спросил, наконец:
– Что вам от меня нужно? Когда-нибудь меня оставят в покое? – Взгляд на Барклифа снизу вверх. – Я им уже всё давно рассказал… Всё, что знал… Всё, что нужно было этим… этим людям. – Повёл плечами зябко, будто вспомнил что-то неприятное. – А вы, вы были среди них? Я помню ваш голос…
– Сейчас у меня к тебе личный вопрос, понятно? – Твёрдость в голосе Барклифа требовала беспрекословного подчинения. Это был голос военного, привыкшего отдавать приказы. – Это совсем не относится к тем допросам…
– Я больше не помогаю сионийцам! – Ниобианин упрямо повёл подбородком, выдержал взгляд полковника. – Хотите что-то узнать – колите! Добровольно я вам ничего не скажу. Тащите свои наркотики! Я не добровольный предатель, ясно вам?! – Яростный блеск глаз немного удивил Барклифа. Он совсем не ожидал этой ярости и такого отпора. Дело-то для этого пацана пустячное, его совсем не касается, а упёрся, упёрся так, будто от этого зависит судьба Империи.
– Да не собираюсь я тебя колоть! И бить не собираюсь!.. – Барклиф рассмеялся, опять сел на кровать рядом с настороженно подобравшимся ниобианином. – Я к тебе с просьбой, с личной просьбой о помощи, а ты сразу в крик.
– А я сказал, что не помогаю сионийцам. – Упрямый мальчишка, он смотрел на Барклифа исподлобья в ожидании подвоха или ещё чего похуже. Барклиф молчал несколько минут. Он вообще-то, когда шёл сюда, не думал объяснять хоть что-то, но сейчас заговорил, непонятно почему, доверился этому парню:
– В принципе, твоя реакция вполне понятна, и я бы так же вёл себя на твоём месте. Ты – гражданин Ниобы, и это всё объясняет. Сионийцы – твои враги. Не только из-за войны, но и потому, что мы ничего хорошего лично тебе не сделали. Одни проблемы, правда? Признаю, допросы и спецпрепараты – вещь неприятная. Но ты и сам понимаешь, попади к вам сионийский солдат, вы, ниобиане, поступили бы с
А я служил в Нортариане, как раз в том полку, и попал под расформирование, как и все. Правда, в отношении со мной Императору Густаву этого показалось мало. В ходе следствия выяснили, что я был знаком, лично знаком с Шервилом, с другими, кто стоял во главе… Да, – Барклиф не сдержал грустного вздоха, – сейчас мало, кто знает, как всё было на самом деле… Может, архивы только и хранят, а участников и свидетелей мало осталось… Густав умел расправляться с неугодными ему людьми.
…А меня пожалели… Да! – Барклиф улыбнулся, опять с грустью. – В память о былых заслугах семьи… Просто сослали на Сиону без права на возвращение… Каково это, в двадцать пять лет полностью лишиться всего? Семьи, дома, любимой работы, привычного окружения – всего, к чему привык с рождения!.. Наши миры слишком разные для того, чтоб быстро привыкнуть к новым условиям. Ниоба – и Сиона!.. Они слишком разные… – Барклиф замолчал, задумался надолго. Можно ли в нескольких фразах, в обыденных простых словах рассказать кому-то своё прошлое, встающее перед глазами в ярких, многоцветных картинках? Способны разве любые известные людям слова передать чувства, передать эмоции? Нет! Конечно же, нет!.. Начинаешь говорить, вспоминать – и прошлое оживает, повторяется снова и снова. Правда, уже без той боли, притупившейся с годами… Но всё же не легче от этого…
А первые годы на Сионе! Кому их расскажешь? И расскажешь ли вообще? Когда надеялся на возвращение, жил только этой надеждой… Писал горы писем в Апелляционную Комиссию, и лично Императору. А потом с приходом Императора Рихарда – и ему.
Даже стал сотрудничать с Отделом Государственной Безопасности, с самой разведкой. Они обещали перевезти семью на Сиону. Знали, на каких струнах играть…
Всё это, всё осталось в прошлом… Без всякой возможности хоть что-то изменить или исправить. И ведь ни единой весточки за столько лет! Прежнюю ниобианскую жизнь как ножом отрезало, только воспоминания и остались.
Ниобианин сидел молча, глядя прямо перед собой, такой же, как был в самом начале. «Неужели зря?! Опять всё зря, как всегда!!» Барклиф поднялся, взглянул на часы:
– Ну, всё! Пора мне…
И ушёл. Думалось, навсегда после такого-то разговора. А минут через пять после его ухода пришла медсестра с очередной дозой…
А после укола никаких мыслей в голове уже не осталось. Одна пустота…
* * *
Но он пришёл, пришёл снова. И Джейк, глядя на этого человека, понял вдруг совсем неожиданно, что рад его приходу. Рад тому, что в том мире, оставшемся за дверью камеры, есть ещё кто-то, кто помнит забытого всеми пленника. Кто-то, с кем можно поговорить. Что толку с медсестёр? Приходят всегда разные, и ни одна из них ни слова за всё время не сказала.
Гость снова был в форме, как и в прошлый раз. Полковничьи нашивки. Судя по всему, птица высокого полёта. Из состоятельных, видать. Мало кому по средствам провести агеронтацию. Операция по омоложению – дорогая штука. А этот полковник – ничего. Если он проходил по Нортарианскому делу, ему никак не меньше шестидесяти, а по виду не скажешь. Лет на сорок тянет, не больше. Тёмноглазый, темнобровый, довольно красивый, даже в свои годы, он очень сильно напоминал кого-то. Кого-то, кого Джейк видел не так давно. А седина – последствие омолаживающей операции – добавляла лицу сионийца какую-то малоприметную, уловимую лишь женщинами породистую красоту.