Возвращение домой
Шрифт:
Когда он вошел, Шелли раскладывала бумаги у себя на столе. Он был похож на героя из романтического фильма.
Внешность у него была потрясающей — этого Шелли не могла не признать. Блестящая кожа, вьющиеся черные волосы. Его темные глаза на мгновение остановились на ней.
— Здравствуйте, — любезно произнес он.
Она тут же возненавидела себя за то, что ее сердце так отчаянно забилось. Она помолвлена, и ей не полагается находить привлекательными других мужчин. Она придала лицу самое суровое выражение и сухо спросила:
— Что вам угодно?
— Ну, на это можно ответить по-разному.
Он
Никогда в жизни она не встречала подобных людей. В его ленивых манерах южанина было что-то пугающе влекущее. Он излучал чувственность, искушал.
Он указал на длинную серебристую машину — самую дорогую в салоне:
— Вы не прокатите меня, cara [3] ?
— Я?! — Шелли тряхнула головой. — Нет, я не могу… Сейчас я позову Джеффа. Я, к сожалению, не вожу.
3
Cara — милая (итал.).
— Вы ошибаетесь. — Он вновь улыбнулся. — Водите, точнее, сводите. Мужчин с ума. Ведь у вас аквамариновые глаза на алебастровом лице.
При этом изысканном комплименте она не могла не покраснеть. Впоследствии она спрашивала себя, почему ему внезапно захотелось пофлиртовать с ней. Волосы ее были убраны назад в простой пучок, на ней не было никакой косметики. А еще позже она осознала, что его, как и Дрю, привлекла ее невинность.
Против всякого ожидания, он уговорил Джеффа отпустить ее с ним на прогулку в приглянувшейся машине, и тогда Шелли подумала, что этот человек смог бы уговорить прилив отойти вспять. Он занимался торговлей произведениями искусства — у него в Милане была собственная галерея. Необыкновенно яркими словами он описывал картины, которые покупал, а Шелли завороженно его слушала. Он сказал, что она хороша, как картина, и он готов дать ей работу, стоит ей только пожелать.
Он купил машину, расплатившись наличными, к радости Джеффа, а на следующий день прислал ей цветы в знак признательности за помощь. С чувством вины она зарылась лицом в розовато-лиловые цветы и вдохнула их тонкий аромат. Но она оставила букет на работе, не решившись забрать его домой: ведь мать могла поинтересоваться, откуда он. А на следующий день цветы завяли.
Она была растеряна. Дрю работал так много, что они почти не виделись. Ей шел двадцать первый год, и жизнь представлялась ровной прямой дорогой. Поэтому, когда Марко однажды предложил ей коктейль после работы, она неожиданно заколебалась:
— Даже не знаю…
— У вас есть молодой человек?
Она подняла левую руку и торжественно ответила:
— Жених.
— Может быть, я должен спросить у него разрешения?
— Нет, только не это! — пылко возразила Шелли.
Он пожал плечами.
— На следующей неделе я возвращаюсь в Италию. Возможно, я позвоню вам, когда в очередной раз буду здесь. Вам не трудно будет приехать в Лондон?
Да ей легче слетать на Марс! Она никогда больше не увидит Марко. Так что же плохого в том, чтобы всего лишь принять приглашение на коктейль?
Прежде ей не приходилось бывать в «Западном». Отель располагался
Марко провел ее к столику, откуда открывался потрясающий вид на море, и от этой панорамы, от запаха кожаных кресел, от ледяного шампанского у нее закружилась голова.
На обратном пути Марко притормозил на некотором расстоянии от дома Шелли, и, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, ей показалось, что она смотрит фильм о какой-то другой женщине. Она сказала себе, что ею движет чистое любопытство, и подставила губы. До тех пор целовал ее только Дрю.
Но оказалось, что это как шоколад: невозможно остановиться. И ей потребовалась вся сила воли, чтобы вырваться из его объятий и побежать к дому. Лай Флетчера терзал ее уши, а щеки онемели от ощущения вины.
И она не заметила темную фигуру, скрытую тенью деревьев…
Воспоминания развеялись подобно сновидению. Шелли взглянула на часы и поняла, что стоит на пустынном пляже почти час. Действительно ли Дрю недавно был здесь, или он тоже ей пригрезился?
Она медленно побрела по дороге к своей машине, чувствуя себя опустошенной, как выдохшееся шампанское.
Неужели она могла думать, что время сделало ее равнодушной к нему? Или — что еще хуже — она воображала, как он обнимет ее и станет говорить, что никогда ее не забывал?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Дом показался Шелли меньше, чем он был в ее памяти. И куда более запущенным. Краска с оконных рам облупилась, а сами окна выглядели такими пыльными, как будто сошли с первого кадра ролика, рекламирующего моющее средство. Но трава перед домом аккуратно подстрижена, в углах не видно сорняков. А это кто мог сделать? — поразилась она, доставая из машины сумку с покупками.
Чтобы войти в дом, ей пришлось с силой толкнуть дверь, так как на полу скопилась куча пожелтевших рекламных проспектов. Она содрогнулась. Внутри было холодно — до горечи холодно, и в ноздри ударил резкий, нездоровый запах сырости и пустоты.
Она миновала прихожую, прошла в небольшую гостиную и огляделась. Тоска по прошлому заползла в ее душу. Везде, где только возможно, стояли фотографии, изображающие Шелли в разные периоды ее жизни.
Вот она круглолицый младенец, завернутый в одеяло и выглядывающий из колыбели. Вот на пляже малышка сосет палец и таращится в объектив. А вот ее первый школьный день: она держится уверенно и гордо, хотя форма ей велика. А вот долговязый, угловатый подросток — девочка на пороге юности.
Однако дольше всего ее взгляд задержался на снимке, где она была вместе с Дрю. Вероятно, фотография была сделана в период их помолвки: его рука свободно лежала на ее плече, смотрели они не на фотографа, а друг на друга — и смеялись от счастья.
Шелли закусила губу, повернулась, быстро вышла из комнаты и поднялась на второй этаж в свою спальню.
Там тоже ничего не изменилось. Ни единой мелочи. Белый, украшенный розовыми бутонами плед все так же лежал на ее узкой, одинокой кровати. Кактус, который привез ей Дрю, по-прежнему стоял на подоконнике. Даже ленточка, которой он был обвязан, сохранилась, хотя уже поблекла.