Возвращение Флоран

Дерфин Дей

Она стояла у забранного сеткой окна, глядя на падавший снег. Слезы текли по лицу. Внезапная злость, вызванная оскорблением, уже прошла. Теперь Флоран испытывала стыд — глубокий, пронизывающий насквозь от макушки до пят.

Она знала за собой эту способность: впадать в ярость из-за всякой мелочи. Можно сказать, отец, отправляя ее в колледж, рассчитывал на изменение характера, воспитание стойкости и хладнокровия. Флоран должна была обуздать страсти, главной из которой была гневливость. Эта ее черта с учетом того, что она со временем должна унаследовать немалое состояние, могла привести к непредсказуемым последствиям.

Но она не выдержала

испытания, ничему не научилась. Флоран не смогла спокойно перенести выпад глупой девчонки. А что она будет делать, когда ее, наследницу крупного состояния, станут дразнить газеты, профсоюзы и прочие зубастые твари, которых хлебом не корми дай только задеть кого-нибудь из состоятельных людей?

Кроме того, Флоран волновали возможные последствия ее внезапной вспышки. Разумеется, Лесли целенаправленно метила в ее отца. Но рыжая верзила нанесла ей всего лишь словесное оскорбление, а Флоран Лесли — физическое. В их заведении такое проявление эмоций считалось крайним грехом. Едва ли не преступлением. И если отец Климент доложит об инциденте настоятельнице колледжа матушке Сильвии, то суровая, не знающая пощады испанка может отчислить ее в двадцать четыре часа. И как тогда Флоран явится на глаза отца? Как объяснит ему свое отчисление?

Глядя на красные, словно распаренные ладони, Флоран бездумно раскачивалась из стороны в сторону. В их заведении было запрещено в течение дня садиться или ложиться на кровать, разве что в случае болезни. Но сейчас, предвкушая близкое отчисление, Флоран было все равно. Соблюдение любых правил казалось излишним.

Волей-неволей она прислушивалась к шагам в коридоре. Твердую, тяжелую поступь отца Климента Флоран узнавала сразу. А матушка Сильвия ходила тихо, бесшумно, так что ее появление в комнате для воспитанниц всегда было сюрпризом.

Правда, Сильвия заходила к воспитанницам крайне редко. Иногда она заглядывала к девочкам на Рождество, изредка на Пасху. Но далеко не всегда — так, к Флоран матушка Сильвия заглянула только раз, на День Всех Святых. Случилось это несколько лет назад. Флоран до сих пор помнила, как съежилась, затихла ее душа под взглядом небольших, пронзительных глаз этой много чего повидавшей женщины.

Матушка Сильвия несколько минут постояла на пороге ее небольшой, идеально убранной комнаты. Но этого ей было вполне достаточно, чтобы увидеть душу Флоран если не до самого дна, то очень глубоко. Именно после этого визита Флоран стали привлекать к работе в госпиталях и хосписах — это была почетная обязанность, к которой допускали только воспитанниц старших курсов, лично отобранных матушкой Сильвией. Как шутили в колледже, это была личная гвардия настоятельницы. Быть допущенным в закрытый орден матушки Сильвии являлось мечтой каждой воспитанницы. «Госпитальерши» не имели никаких прав, кроме одного — соответствовать образу истинной католички. Но приближенная матушки Сильвии, позволившая себе ударить сокурсницу по лицу, — нет, это было неслыханно, невообразимо! Даже если бы Грегори Рейд лично навестил настоятельницу, она вряд ли изменила бы свое мнение о проступке — это большой грех, преступное безобразие!

Приложив ладони к щекам, Флоран мгновенно ощутила жаркий бег крови под кожей.

Ей было стыдно, очень стыдно. Может быть так же стыдно, как и тогда, когда она вернулась в колледж после летних каникул.

Можно сказать, Флоран вернулась не одна — она привезла в своем сердце целый букет жарких, трепещущих, как цветы на горном склоне, воспоминаний о встречах с Ридом.

Рид работал

пилотом отца. В тот год он только-только начинал свою карьеру, и отец не мог нарадоваться на этого молодого и смышленого парня. Как-то отец признался Флоран, что с Ридом он чувствует себя в воздухе так же, как на земле — спокойно и основательно.

Рид прекрасно разбирался в технике, мог с закрытыми глазами разобрать и собрать любой двигатель.

Вначале Флоран услышала о существовании Рида из телефонного разговора — мать сказала, что у отца появился личный пилот, молодой парень, выпускник чикагской школы. Мать говорила о Риде сдержанно, односложно. Зато отец не скупился на комплименты — возможно, глядя на высокого, ладного молодого человека с блестящими, темно-карими глазами, он думал о том, что так бы выглядел и его сын, если бы Господь вместо мальчика не одарил его красавицей дочкой.

Приехав на каникулы, Флоран как-то упросила отца взять ее собой в очередной полет. В тот раз они летели на одномоторном «Пайпере Саратога» из Балтимора в Аннаполис.

Флоран тогда впервые увидела Рида. Он показался ей воплощением мужества и спокойствия. Темноволосый, улыбчивый, Рид молча вращал штурвал, иногда отвечая на вопросы отца или поясняя Флоран техническое устройство самолета.

Уже тогда, с первой встречи, ей показалось, что Рид смотрит на нее не так, как должен смотреть обычный пилот на дочь своего босса. Взгляд Рида был иным — более пристальным, теплым, чувственным.

На обратном пути Рид даже дал ей покрутить чересчур легкое, как ей показалось, колесо штурвала. Это было восхитительное ощущение — внизу белой грядой плыли облака, подсвеченные солнцем, а они, то ныряя в кисельное марево, то снова выскакивая в прозрачную голубизну, продвигались все дальше и дальше. Штурвал легко вращался у нее в руках. Флоран хотелось потянуть его на себя, чтобы взлететь так высоко, как только возможно.

Вернувшись в Балтимор, отец сразу уехал на завод — у него намечалось собрание акционеров, от которого очень многое зависело. Флоран осталась вдвоем с Ридом. Они гуляли у летного поля, сидели в закусочной, где обедали пилоты и персонал аэропорта — молодые летчики, механики, суровые, пропахшие керосином и гарью немолодые заправщики.

Флоран рассказывала о себе. Рид с интересом слушал ее рассказы о колледже, о порядках в их заведении, расспрашивал, как она пришла к вере.

Флоран ничего не скрывала — рассказывала о бабушке, матери отца, которая несколько раз побывала в серьезных катастрофах и выжила только потому, что верила в Господа.

Такие же истории случались и с ее родителями. Мать долго не могла забеременеть, она лечилась у лучших врачей Балтимора и Нью-Йорка. Но ничего не помогало.

Однажды по совету бабушки Грегори и Люси съездили в Дублин, где долго молились в соборе Христа. Там-то Грегори, стоя на коленях перед главной святыней Ирландии, пообещал Господу — если у них будет ребенок, он сделает все, чтобы дать ему религиозное воспитание.

Вернувшись в Балтимор, они еще некоторое время жили как прежде. А вскоре Люси забеременела. Так что Флоран еще до рождения было предписано стать католичкой. И обязательно хорошей католичкой.

Они болтали с Ридом обо всем на свете. Оказалось, что Рид тоже верит в Бога. Правда, его мать (с отцом они развелись, и тот после рождения сына исчез с горизонта семьи Вестакер) была протестанткой. Но Рид был уверен: летчику без веры никак нельзя! Ведь небо подлинный дом Господа, но куда более подходящий, чем земля.